Неделю с одним днем был Кертнер на аэродроме Таблада и немало узнал такого, что 
ему отчаянно важно знать. 

Кертнер воспользовался разрешением Агирре и поднялся на крыло навой модели 
"мессершмитта", затем посидел на месте пилота, примеряясь к управлению, глядя, 
удобно ли установлена доска приборов, запоминая, как на ней расположены все 
кнопки, ручки и рычаги... 

Его мало интересовали самолеты, которые уже воевали с республиканцами, потому 
что те уже сбили над своей территорией самолеты всех марок, а значит, 
республиканцы и наши авиаторы имели полную возможность обследовать и 
препарировать машины на земле, досконально их сфотографировать, снять размеры и 
так далее. 

Кертнера прежде всего интересовали новинки в оборудовании, новшества в 
технической оснастке, вооружении моделей самолетов, которые изготовлены на 
немецких и на тех заводах, которые только считались итальянскими, а по существу 
были дочерними предприятиями авиационных фирм, прислуживающих Гитлеру. Иные 
модели еще не попали на конвейер, им устраивали в безоблачном небе над всей 
Испанией последний экзамен в ходе боев с республиканцами и советскими 
добровольцами. 

И разве не естественно для австрийского авиаинженера интересоваться тем, как 
ведут себя в полетах приборы, изготовленные по патентам, проданным фирмой 
"Эврика"?.. 

Аэродром дважды бомбили наши, и оба раза безуспешно. Он огорчился, что 
республиканцы бомбили недостаточно метко, явно не знали системы зенитного огня 
над аэродромом (вот бы сообщить точные адреса зениток!). 

И в то же время обрадовался, что бомбы упали в стороне от взлетной дорожки, - 
кому же охота пострадать от своего осколка? 

"А все-таки у республиканцев и наших добровольцев нет тех бомбовых прицелов, за 
которыми я охотился последний год", - подумал он в минуту бомбежки. 

Ведь не мог же штурман бомбардировщика принять за посадочную полосу шоссе вдоль 
аэродрома. Скорее всего, этот штурман не имел хорошего бомбового прицела. А 
может, не учел сильного бокового ветра при бомбометании. Вот и "съездил за 
молоком". Штурман разукрасил шоссе воронками, а попутно выкорчевал бомбами 
десятка два апельсиновых деревьев - их ветви гнулись под золотой тяжестью 
плодов. 

Нечего и говорить, что после бомбежки вновь собрались в таверне при аэродроме. 
Кертнер заявил хозяину, что предпочитает его таверну даже ресторану в 
"Касинилья де ла Компана". С того дня хозяин еще старательнее показывал свою 
расторопность, исполнительность и бегал то на кухню, то к их столику, задыхаясь 
от мнимой усталости. 

В таверну вошел испанский летчик - долговязый, худощавый, с резкими движениями, 
холодным и надменным взглядом. 

- Бутылочку моего, да похолоднее! 

- Хименес, из нашей эскадрильи, - отрекомендовал его Агирре, когда тот подошел 
к столику. - Мой друг Кертнер, летающий коммерсант. 

- Завидую Агирре, перелетаешь в Толедо, - сказал Хименес, не расположенный к 
шуткам. - Десять минут лёта до Мадрида! Но почему так срочно? 

- Думаю, из-за русских... Слышал, что творится над Мадридом? И днем, и ночью... 
Большие потери... 

- Особенно драчливы эти русские "чатос", - зло сказал Хименес. - Но мы с 
курносыми не церемонимся. Слышали? Один красный заблудился и сел вчера к нам 
под Сеговией. 

- Ну и что? 

- Разрубили его на куски, запаковали в ящик, привязали к парашюту и сбросили с 
письмом: "Подарок командующему воздушными силами. Такая участь ждет его самого 
и всех красных". Воображаю, как красные обрадовались подарку! - Хименес заржал. 


- А если бы ты сыграл в такой ящик? - спросил Агирре. - Настоящий летчик и 
христианин до этого не унизится... 

- А тебе не позволяет голубая кровь? Твой фамильный герб? - Хименес вышел, не 
прощаясь.