Если только не заниматься расспросами и не слыть любопытным, в таверне при 
аэродроме можно услышать много интересного. Здесь он узнал о местопребывании 
статуи святой девы Марии. Сперва она застряла в монастыре капуцинов, километрах 
в сорока от Мадрида, затем статую эвакуировали куда-то на юг, подальше от линии 
фронта. Представители церковной иерархии и знатные гранды уже вернулись в 
Севилью, а при статуе остались сопровождающие рангом помельче. Теперь статуя 
живет на колесах, ее прячут под брезентом грузовика. 

Не один бокал мансанильи выпил Кертнер (когда требовалось - и через силу) в той 
таверне, не однажды щедро угощал соседей по столику. 

А какой богатый прощальный ужин устроил Кертнер накануне отлета Агирре!.. 

В тот памятный день на аэродроме приземлился грузовой "юнкерс" без 
опознавательных знаков, и оттуда вышел пассажир с удивительно знакомой 
внешностью: невысокого роста, совершенно седой, с молодым румянцем. 

Никто из аэродромного начальства самолет не встретил, но к крылу "юнкерса", с 
которого сошел улыбающийся седоволосый человек, подкатил автомобиль "хорьх". Из 
"хорьха" выскочил господин в штатском и расторопно раскрыл перед пассажиром 
"юнкерса" дверцу автомобиля. Тот козырнул, уселся на заднее сиденье, и "хорьх" 
рванулся с места. Вот что значит мощный восьмицилиндровый мотор! Минута - 
"хорьх" уже мчался вдоль кромки аэродрома, по тому самому шоссе, по засыпанным 
воронкам, наново окутывая пылью придорожные оливковые деревья цвета сизой пыли. 


Никак не мог Этьен вспомнить, кому принадлежит знакомая внешность, и злился на 
себя, и ругал себя безмозглым дураком, у которого не память, а дырявое, гнилое 
решето. И только когда "хорьх" уже промчался, Этьен вспомнил. 

Так это же Вильгельм Канарис собственной персоной!! 

Лицо молодое, если бы не седина, ему можно было бы дать от силы сорок лет, а 
Этьен точно знал, что Канарису под пятьдесят. Глаза полны живого блеска, со 
смешинкой. Взгляд не цепкий, не жесткий, не властный, - вот бы научиться так 
владеть каждым мускулом лица, даже выражением глаз! 

Этьен многое помнил о Канарисе, и никак не сочеталась с его внешностью давняя 
история: после мировой войны Канарис сидел в Италии в тюрьме по подозрению в 
шпионаже и бежал, убив при этом тюремного священника и переодевшись в его 
сутану. 

Значит, Этьена правильно предупредили, что Канарис иногда приезжает инкогнито в 
Испанию на грузовых самолетах без опознавательных знаков, сидя между ящиками и 
контейнерами с горючим и пролетая высоко над территорией Франции. Канарис 
избегал полетов на "юнкерсе", который совершает регулярные рейсы Штутгарт - 
Барселона. 

И снова Этьен назвал свою память гнилой и дырявой, потому что не сразу узнал 
того, кто распахнул дверцу "хорьха", а затем уселся рядом с Канарисом. Он же 
торчал на похоронах летчика Альвареса, это генерал Вигон, начальник испанской 
военной разведки! 

Через несколько дней о приезде Канариса прослышали завсегдатаи клуба "Касинилья 
де ла Компана", и Агирре, которому Кертнер уже два раза устраивал проводы и чей 
отлет вновь откладывался, передал Кертнеру шутку, которую приписывали Канарису. 


Он разъезжал по фронтовым дорогам инкогнито, вел себя непринужденно, и со 
стороны могло показаться, что совершает увеселительную прогулку. Осматривал 
памятники старины, посетил картинную галерею в монастыре под Севильей: там в 
трапезной и в хранилище инкунабул висят малоизвестные полотна Мурильо. По 
дороге из монастыря машину Канариса остановило большое стадо овец, запрудило 
всю дорогу. Машина медленно пробиралась сквозь стадо, а Канарис при этом 
отдавал честь. "Кто знает, - весело подмигнул он адъютанту, когда их неказистый 
автомобиль наконец выпутался из живого клубка шерсти, - может быть, среди этих 
баранов находится один из наших государственных деятелей? На всякий случай 
всегда полезно поприветствовать стадо". 

Только непонятно - как до клуба дошел этот анекдот? Может, адъютант сболтнул по 
приказу своего шефа? Канарис как бы напоминал Этьену: "Иногда нужно умело 
промолчать, иногда выгоднее умно проболтаться..." 

Наконец эскадрилья Агирре и Хименеса получила приказ перебазироваться ближе к 
фронту. 

- Когда и где мы еще встретимся? - вздохнул Агирре. 

- Теперь в Мадриде! - бодро сказал Кертнер.