а не выжидать, когда преступник, сознательно или бессознательно, совершит новые 
проступки, находящиеся в противоречии с законом. Он, Кертнер, занятый 
конструкцией своей модели самолета, собирал недостающую техническую 
документацию. Он допускает мысль, что некоторые чертежи не были предназначены 
для огласки. Но разве тайная полиция имеет право выжидать, пока тот, кого она 
считает преступником, представит новые и новые доказательства того, что он 
опасен для общества? Знать о преступлении и не принять мер к тому, чтобы его 
пресечь, - это же провокация и нарушение закона! 

Снова загудел зал, а адвокат Узиньоло одобрительно закивал. Критическое 
замечание Кертнера по адресу тайной полиции публика встретила сочувственно. 

И здесь Кертнер, пользуясь мимолетной благосклонностью судебной аудитории, 
признался, смущенный, в тех неблаговидных, неэтичных поступках, которые хотя и 
не являются предметом обсуждения на суде, но тесно связаны с теми поступками, в 
которых его обвиняют. 

Да, бывало и так, что он, Кертнер, выдавал за свои такие изобретения, которые 
не были оформлены патентами, что называется, плохо лежали. Он просит судей 
снисходительно отнестись к его признанию: речь идет только о деталях, потому 
что в главных своих компонентах конструкция самолета, над которым Кертнер 
работает уже не первый год и который, как он надеется, войдет в международный 
каталог под наименованием "кертнер-77", является оригинальной конструкцией. И 
если ему дадут возможность продолжить работу, то он имеет все основания 
получить патент, который оградит его авторские права... 

Именно такую задачу и поставил перед собой Кертнер - прослыть у судей нечистым 
на руку авиаинженером, плагиатором, который не гнушается присваивать материалы, 
расчетные данные, чертежи и другие документы у своих конкурентов по 
конструированию самолетов, с тем чтобы потом оформлять патенты на свое имя, 
стать лжеизобретателем... 

Длинный перечень документов, которые ОВРА назвала секретными, на самом деле 
опубликован в международных справочниках и бюллетенях по авиации, выходящих на 
трех языках - немецком, английском и французском. Разве тот факт, что подобных 
справочников нет на итальянском языке, дает основание считать эти широко и 
международно известные материалы секретными?! 

Многие реплики Кертнера были встречены в суде благожелательно. Почему же 
Фаббрини не подавал ему никаких знаков одобрения? 

А прокурор тем временем вызывал одного эксперта за другим и с их помощью 
доказал Особому трибуналу важность документов, обнаруженных в пакете, изъятом у 
Кертнера при аресте. 

Адвокат Фаббрини несмело обратил внимание на то, что речь идет о запечатанном 
пакете, а по утверждению подзащитного, пакет был с провокационной целью 
подброшен ему Эспозито. Но главный судья вел себя так, что было ясно - он не 
склонен поддержать версию адвоката. 

На следствии и все три дня, пока шел суд, Кертнер выгораживал других обвиняемых,
 тем самым взваливая еще больший груз на свои широкие, чуть сутулые плечи. 

А чтобы это выглядело естественно и не вызывало подозрений, Кертнер не гнушался,
 когда нужно было, выставлять в непривлекательном виде тех, кого прокурор 
называл соучастниками. Сами посудите, разве опытный делец, мог довериться таким 
несообразительным, бестолковым людям, разве он стал бы делиться своими планами 
с людьми, которые так плохо разбираются в технических новинках, а еще хуже - в 
политике, не читают даже "Мессаджеро"? Да никогда! 

А Блудного Сына подсудимый Кертнер отказался признать своим знакомым, хотя в 
глубине души считал надежным другом. Да, встречал его на пароходе "Патриа", где 
тот плавал вторым помощником капитана. Да, несколько раз подымался на 
капитанский мостик; они обменивались малозначащими фразами о погоде, но деловых 
разговоров, а тем более секретных, никогда не вели. 

- У меня такое впечатление, - сказал Кертнер, повертываясь к прокурору, - вы 
очень сожалеете, что не смогли заставить Атэо Баронтини признаться в поступках, 
которые он не совершал. Вы обещаете снисхождение и даже безнаказанность всем, 
кого считаете моими сообщниками, при условии, если они дадут против меня ложные 
показания. Но разве синьор прокурор не обнаруживает тем самым собственную 
неуверенность и делает очевидной слабость закона, который взывает о помощи к 
нарушителю этого закона? И может ли внушать суду доверие тот, кто способен так 
легко нарушить верность по отношению к своим товарищам, давая ложные показания? 


Кертнер выиграл немало словесных дуэлей с прокурором, со свидетелями обвинения, 
с председателем суда, но все это были "мелкие стычки с противником", как любили 
писать в фронтовых сводках еще в первую мировую войну. А генеральное сражение 
складывалось не в пользу Кертнера - слишком силен удар Паскуале, нанесенный в