- Да, я летаю. 

И тут наконец-то вмешался адвокат Фаббрини: 

- Власти разрешили моему подзащитному тренировочные полеты. А спустя полгода, - 
я обращаю внимание высокочтимых судей на то, что это произошло спустя полгода, 
- на аэродроме приземлились новые германские истребители. Почему же вы 
обвиняете моего подзащитного в том, что он проник на военный аэродром и 
фотографировал там? 

Заслуженный авиатор Делио Лионелло подтвердил, что он давал уроки подзащитному 
почти год. Кертнер при полетах делал немало ошибок, но в его поведении на земле 
ничего предосудительного не было. Лионелло с достоинством направился к своему 
месту, нещадно скрипя кожаными доспехами. 

- За несколько лет жизни в гостеприимной Италии, - сказал по этому же поводу 
Кертнер, - меня только однажды предупредили, что снимать запрещено. 

- Где же? - насторожился прокурор. 

- А вы разве не знаете? В музее Ватикана. Там не разрешают брать с собой 
фотоаппарат. А кроме того, запрещено входить с обнаженными плечами. 

По залу прошел смешок. 

Затем давал показания свидетель обвинения, тайный агент. Он минуты не мог 
простоять на месте и вертелся во все стороны. Он лжесвидетельствовал насчет 
того, что Кертнер передавал Эспозито деньги, даже указал, в каких именно 
купюрах - ассигнации по сто лир. 

Кертнер ждал вмешательства Фаббрини, но тот сосредоточенно молчал, и Кертнер 
уже с раздражением глядел на его круглый, девический ротик, утонувший в толстом,
 круглом подбородке, на круглые уши - все линии лица у него закругленные. А 
жирная шея без складок, - как опухоль, подпертая воротничком. 

Нельзя было отпустить безнаказанным вертлявого лгуна. Кертнер задал ему вопрос: 


- А на каком расстоянии вы находились в тот момент? 

Агент повертел головой и сказал, что вел слежку с противоположной стороны 
бульвара. 

- Как же свидетель мог оттуда разглядеть, какими именно купюрами я 
расплачивался с Эспозито? И неужели, если бы такой случай действительно имел 
место не только в воображении свидетеля обвинения, я бы принялся на бульваре, 
на виду у всех, и в том числе у этого беспокойного синьора с сверхъестественной 
дальнозоркостью, мусолить, пересчитывать ассигнации? Кстати сказать, Корсо 
Семпионе, которую назвал свидетель, - одна из самых широких улиц Милана. 

В судебном зале даже пронесся легкий гул, кто-то прыснул, и Кертнеру показалось,
 что это Джаннина. Агент повертелся во все стороны, огляделся, но ничего 
внятного, членораздельного в оправдание сказать не мог. А тут еще он сдуру 
досочинил, что встреча Кертнера с Эспозито состоялась в половине седьмого 
вечера. 

- Когда темнеет в ноябре? - спросил Кертнер. - И как можно в темноте увидеть, 
что я отсчитывал оранжевые ассигнации? 

Прокурор, вольно или невольно, даже отмахнулся от свидетеля, как бы 
открещиваясь от него. 

И тут Кертнер попросил разрешения задать вопрос не свидетелю, а судьям: 

- Досточтимые синьоры! Не сочтете ли вы возможным вынести частное определение в 
отношении данного свидетеля обвинения? Он получает от государства жалованье и 
так бесстыдно обманывает суд! 

Вертлявый свидетель в судебном зале больше уже не появлялся, а его показания в 
деле не фигурировали. 

Полицейский чин повыше, тоже свидетель обвинения, показал, что австрийский 
гражданин Конрад Кертнер уже давно был на подозрении, и тайная полиция давно 
могла его задержать, но его арест откладывался, чтобы точнее выяснить, кто 
сообщники и кому австриец передает материалы и сведения секретного характера. 

Адвокат Фаббрини вновь промолчал, и тогда Кертнер вскочил с места и заявил: 
конечно, ему трудно себя защищать, он плохо знает итальянские законы, но твердо 
знает, что согласно римскому праву власти должны сразу пресекать преступление,