спину. Это был двойной удар: и в траттории у ворот фабрики "Мотта" и во время 
следствия, потому что все понимали - не станет самоубийца лгать на своем 
смертном пороге. 

Для Кертнера стали очевидны оперативные связи испанской контрразведки с 
итальянской ОВРА. Иначе ему в провожатые не дали бы такого опасного попутчика, 
как агент, который возвращался на "Патрии" от франкистов. 

Да, больше всего Кертнер встревожился, когда председатель вызвал последнего 
свидетеля обвинения - французского агента. Тот прошел к судейскому столу, 
волоча ноги так, будто на ходу терял, находил и вновь терял комнатные туфли. Он 
давал показания на французском языке. Кертнер прислушивался к произношению - в 
самом деле северное, бретонское. Но почему Кертнер решил тогда, на "Патрии", 
что выходец из Бретани не может работать на Франко? Какая наивность! И как 
француз ловко инсценировал, будто поднялся на борт "Патрии" в Марселе! 
Выяснилось, что на самом деле он сопровождал Кертнера от Альхесираса, а может 
быть еще от Севильи, от Толедо, от подступов к Мадриду, черт его знает откуда!..
 

И как только ему удалось за время плавания от Альхесираса до Марселя ни разу не 
показаться на глаза? Наблюдал он и за Кертнером, и за Эспозито, и за Блудным 
Сыном. А Кертнер еще наивно думал, что поиздевался над агентом, когда прощался 
с ним на пристани в Специи и долго, утомительно болтал о графе Монте-Кристо. 

Француз едва начал давать свои показания, как Кертнер понял сотрудник испанской 
контрразведки. Ну и дошлый тип! Ему удалось перехитрить Кертнера, - правда, при 
активной помощи капитана "Патрии". Совершенно очевидно, что испанская 
контрразведка работает в самом тесном контакте с ОВРА. Это тот случай, когда 
врет старая французская поговорка. Оказывается, истина по одну сторону Пиренеев 
- вовсе не заблуждение по другую сторону. Значит, Кертнер заблуждался по обе 
стороны испанской границы? 

"Скольких агентов я за последние месяцы сумел обезвредить, оставить в дураках, 
- сокрушался Этьен, слушая показания этого субъекта, - такого опасного не 
заметил. А распознал бы его сам Старик, если бы столько времени подряд жил и 
работал, преследуемый сворой гончих и сыщиков-охотников? Какая это была по 
счету западня?.." 

Суду стало известно, сколько раз на протяжении рейса "Патрии" Эспозито заходил 
в каюту второго помощника капитана Атэо Баронтини и сколько раз, опасливо 
оглядываясь и полагая, что в коридоре никого нет, успел прошмыгнуть в каюту 
Кертнера. А позже бретонцу удалось найти секретные чертежи в трюме между 
бочками с оливковым маслом: чертежи лежали там два дня, прежде чем их удалось 
подложить обратно в сейф. Вот эти секретные документы передал Эспозито человеку,
 называющему себя австрийцем, в траттории возле фабрики "Мотта"... 

Надолго в памяти остался звон шпор карабинеров при смене караула и резкий стук 
одновременно отодвинутых кресел - это когда все судьи встали, удаляясь на 
совещание. 

Подсудимые в ожидании приговора писали письма, разрешены были свидания, и лишь 
Кертнер коротал время в гнетущем одиночестве - кто пожалует к нему в эти часы? 

51 

Тем большей неожиданностью было известие, что ему разрешено свидание с 
синьориной Эспозито. 

Нечего и говорить, мужественный поступок со стороны Джаннины. Не очень охотно 
знаются с теми, кого Особый трибунал обвиняет в шпионаже. 

Джаннина получила разрешение на свидание здесь, в Риме, в министерстве юстиции, 
так как Паганьоло удостоверил, что секретарше "Эврики" дан ряд деловых 
поручений к его бывшему компаньону, с которым сам он встречаться не желает. 

Тюремщик, по-видимому, решил, что свидание на романической почве, и 
предупредительно отвернулся. 

Джаннина в черном платье, траурная повязка на рукаве жакета. Кертнер выразил ей 
соболезнование в связи со смертью отчима. Она молча кивнула, но ничего не 
сказала, и только круги горя под глазами и необычная бледность напоминали о 
пережитом. 

Кертнер осведомился о ее матери, и она сказала, что если контора "Эврика" не 
закроется и синьор Паганьоло оставит ее на работе, она привезет мать к себе в 
Милан, а в противном случае сама уедет в Турин. Она сделает это неохотно, 
потому что в Турине живут родители Тоскано. Сам он воюет в Испании с красными. 
А встречи с его родителями только вызовут лишние объяснения, назойливые попытки 
ей помочь, поскольку в Турине не так-то легко найти работу.