Капрал, тормоша рыжего, спросил без тени испуга: 

- Добрый христианин, как тебе спится? 

- Пусть немного поспит, - сказал австриец вполголоса. - Я не доставлю вам 
служебных неприятностей. 

48 

Тюремщик положил руку на опущенное плечо. 

- Зачем вы нам мешаете? - взорвался Паскуале. - Разве срок свидания уже 
кончился? 

- Не кончился. Но синьорина ушла... 

Тюремщик предложил Паскуале пройти в камеру, а тот по-прежнему стоял и держался 
за решетку - пальцы даже побелели - и с кривой усмешкой, не очень осмысленно 
повторял: 

- Ушла, синьорина ушла... 

Тюремщик подал кружку с водой. Наконец-то Паскуале оторвал руки от решетки. 

Зубы застучали о кружку, он выпил всю воду, но во рту так же сухо. 

Он заплакал, гулко, на всю комнату, рассмеялся, а когда выходил из комнаты 
свиданий, сильно ударился плечом о косяк двери-решетки... 

Паскуале написал Джаннине письмо, но ответа не было. 

Он решил, что письмо затерялось в тюремной канцелярии, поскандалил с 
надзирателем и потребовал, чтобы к нему в камеру явился начальник охраны капо 
гвардиа. 

Тот заверил, что тюремная администрация в данном случае ни при чем. 
Подследственному Эспозито в виде исключения разрешена переписка до окончания 
следствия. 

Капо гвардиа сообщил, что деньги Паскуале получит завтра утром. А что касается 
письма, то когда дочь в тюремной канцелярии оставляла деньги, она сказала: 
пусть синьор Эспозито писем от нее не ждет. 

Паскуале отправил второе письмо, подробно написал о том, что именно с ним 
произошло, и в конце вопрошал: "Почему ты мне не отвечаешь? Ты же слышишь мои 
рыданья?" 

Он ждал, нетерпеливо ждал, а ответа все не было. 

Тогда он понял, что Джаннина никогда его не простит, отреклась от него. 

А на суде станет ясно, что он предатель. На него станут оборачиваться и 
смотреть с жалостью, с ненавистью, и никто - с сочувствием, даже Джаннина. Все 
будут презирать его, в том числе и Коротышка, который сделал его предателем. 

Он попросил молитвенник, тюремщик принес. 

Паскуале нашел "Молитву о доброй смерти" и выучил наизусть. 

"О распятый мой Иисусе, милостиво прими молитву мою, которую тебе уже теперь 
воссылаю вместо часа смерти, когда оставят меня все мои чувства. О сладчайший 
Иисусе, когда угасающие и закрывающиеся очи мои не будут в состоянии взирать на 
тебя, помяни любовный взор мой, которым ныне смотрю на тебя, и помилуй меня! 
Когда засыхающие уста мои уже не смогут целовать пречистые твои язвы, вспомни 
лобызания, которые ныне на них оставляю, и помилуй меня! Когда холодеющие руки 
мои уже не смогут держать распятие твое, вспомни, с какой любовью ныне его 
обнимаю, и помилуй меня! Когда, наконец, коснеющий язык мой не сможет 
промолвить ни слова, вспомни, что и тогда, молча, взываю - помилуй меня! Иисусе,
 Мария, Иосиф, вам передаю сердце и душу мою! Иисусе, Мария, Иосиф, будьте при 
мне в последний час жизни моей! Иисусе, Мария, Иосиф, да испущу в вашем 
присутствии дух мой!" 

Тайком от надзирателя он начал распускать присланные ему носки домашней вязки. 
Нитки были грубой шерсти, крепкие. 

Паскуале сматывал их в клубочек и думал: 

"Эти самые нитки разматывались при вязании в быстрых руках матери. А до того 
мать сама их пряла. А до того сама сучила шерсть. И овец тоже стригла сама. А