борту, спрыгивает и что есть сил несется от шоссе. Боковым зрением
улавливает яркую вспышку там, где только что стояла машина, и бросается на
землю. Пронесло.
   Надо сказать, что на фронте встречались люди, не умевшие или не
желавшие  приспосабливаться.  На  передовой их  жизнь довольно  скоро
прерывалась...
   Командир первой роты вызывал всеобщее уважение солдат. Это был статный,
широкоплечий среднего роста мужчина, с открытым, доброжелательным лицом. Он
выделялся среди других командиров  тем, что  носил белоснежный новый
полушубок. Даже командир батальона, значительно реже попадавший в опасные
ситуации, носил неяркую серую шинель. Но главное, чем он заслужил наше
уважение, было то, что он сам водил роту в атаку. Как сейчас помню его
выбирающимся ранним утром из окопа, поднимающимся в полный рост и идущим на
немцев. За ним поднималось его ближайшее окружение, а затем и вся рота. Даже
несмотря на предупреждения он не менялся. Все также носил белый полушубок и
сам водил роту в атаку.
   Вообще-то после каждой атаки выбивало (убивало и ранило) подавляющую
часть роты. Но ему сильно везло, и он воевал чуть ли не месяц. За это время
освобождались должности в штабе, и он, как и другие, мог бы перейти туда, но
он почему-то оставался ротным. Мы, разведчики, понимали, что так долго
продолжаться не может. Командир нашего взвода разведки как-то вечером
сказал: "Бинокль у него хороший. Вы присматривайте за ним".
   ...Подбирать бинокль выпало на мою долю... Мы пошли в очередное
наступление. Рота выбила немцев из окопов и должна была захватить населенный
пункт. Я увидел  командира роты вышедшим из-за угла дома  и что-то
рассматривающим в бинокль. "Зачем он вышел? Достаточно было высунуть голову.
Ведь немцы совсем близко," - подумал я. И вдруг он упал. Я подбежал к нему.
Он лежал на спине, разбросав руки. Над переносицей виднелась рана. Из нее
периодически вырывался фонтанчик красно-серого вещества.
   Рядом лежал бинокль.

БОРИНА ПОПОЧКА


   Боря Римбург был солидный двадцатилетний разведчик, служивший в части
со дня ее формирования. Взяли его в армию со второго курса математического
факультета Минского университета. Героем случая, о котором я расскажу,
оказался он.
   В февральскую метельную ночь 43-го года я стоял в проеме окна барака
МТС и давал короткие очереди, когда какие-то силуэты - то ли немцы, то ли
снежные вихри - появлялись в поле зрения. С другого конца барака меня кто-то
поддерживал и тоже пускал автоматные очереди. Так, помогая друг другу, мы
удерживали барак. Вообще-то его можно было давно оставить. Еще засветло
отсюда ушли наши солдаты, а затем и наш взвод разведки. Метрах в ста позади,
за бараком, проходили бывшие немецкие окопы, и наш батальон обосновался там.
Мы тоже имели полное право уйти, но чувствовали, что можем еще держаться и
не отходили. Немцы стремились отбить свои окопы, но вначале им надо было
занять барак.
   Вот застрочил опять тот, другой, с другого конца барака. Я посмотрел в
окно. Впереди опять метались то ли вихри, то ли фигуры в белых маскировочных
халатах. Я начал давать длинные очереди. Потом тот, дальний, замолчал, и я
последовал его примеру.
   Захотелось расслабиться. Я опустил автомат и прислонился к притолоке. И
тут меня что-то насторожило, хотя никаких звуков не было. Я встревоженно
бросил взгляд на раскрытые ворота барака. В их проеме вырисовывались силуеты
в маскировочных халатах. Немцы. Они стояли неподвижно, видимо, всматриваясь
в темноту барака. В одно мгновенье несколькими беззвучными прыжками я
пересек барак и выскочил в противоположное окно. Благополучно добежав до
окопов, я присоединился к разведвзводу.
   О том, что случилось с тем вторым, и кто он был я даже не подумал. На
фронте это было в порядке вещей. Война так быстро тасовала нас, что мы не
успевали узнать друг друга. После каждой атаки в батальоне почти поголовно
выбивало рядовой состав. Фронтовая дружба, о которой часто пишут, возникала
в более стабильных частях: авиации, артиллерии и других.
   В эту же ночь, когда я находился в боевом охранении, на меня вышел
немецкий патруль. В схватке с ним я был ранен и попал в госпиталь. Он
помещался в станичной школе. Мы лежали на полу на матрацах. В окна светило
солнце, гул боя доносился издалека. По проходу время от времени на костылях
ковыляли раненые. И тут показалась странная фигура. Человек передвигался на
четвереньках, на пятках и руках, коленями вверх. Когда он подполз ближе, я
узнал Борю Римбурга.
   - Как, ты жив! - воскликнул я. - А мне сказали, что ты сутки, как
пропал.
   И тут Боря поведал, что с ним произошло. Оказывается тем вторым в
бараке был он. Ворвавшихся в барак немцев он заметил слишком поздно. Бежать
было невозможно. Он скользнул в находившуюся около него ремонтную яму и
затаился. Через какое-то время один из немцев посветил в яму фонариком, но
приняв Борю то ли за труп, то ли за обтирочное тряпье, отошел и расположился
рядом. Периодически, пытаясь согреться, он топал ногами над бориной головой.
   - Боря, а как же твой кашель? - спросил я. Дело в том, что он иногда