приближались к нашим на расстояние до ста и менее метров, солдаты считали их 
полевые заграждения как бы и своими. 

Оборонительные позиции врага выглядели неплохо оборудованными, в чем мы смогли 
убедиться, овладев ими. Русские солдаты, к сожалению, не имели таких условий. И 
от ливней, и от заморозков они спасались под своей шинелью. В ней и спали, 
подстелив под себя одну полу и накрывшись другою; на ней же зачастую выносили 
из боя раненых. А солдатским оружием по тому времени была трехлинейная винтовка 
образца 1891 года, многократно проверенная и испытанная. Она не боялась 
непогоды и грязи, была проста и надежна. Своих винтовок царской армии уже 
недоставало. Многие солдаты, в частности весь наш полк, имели на вооружении 
трофейные австрийские винтовки, благо патронов к ним было больше, чем к нашим. 
По той же причине наряду с пулеметами "Максим" сплошь и рядом в царской армии 
можно было встретить австрийский Шварцлозе. Не лучше было и с артиллерией. 
Правда, орудия отечественного производства были хорошими, артиллеристы стреляли 
метко. Но не хватало гаубиц, тяжелых пушек и артиллерийских снарядов всех 
систем. 

Весной 1916 годе 9-ю армию основательно пополнили личным составом, готовя ее к 
наступлению. В 103-й дивизии имелось 16 батальонов по тысяче человек в каждом, 
но лишь 36 легких полевых орудий и 30 бомбометов при 32 штатных пулеметах. К 
тому времени большинство офицеров дивизии уже побывало в боях, однако кадровых 
командиров, как уже говорилось, оставалось сравнительно мало, не более 8-10 на 
полк, ибо значительная их часть погибла. Так, сильный урон понесли мы в 
середине декабря 1915 года, когда в течение недели пытались прорваться западнее 
Хотина. Удалось оттеснить австрийцев верст на 15 и продвинуться до линии 
Доброновце - Боян. А затем армия вновь перешла к позиционной войне. 

В течение зимы полк неоднократно выводился из окопов на отдых в дивизионный 
резерв. Эти дни использовались прежде всего для санитарной обработки солдат в 
полевых банях-землянках, построенных их же руками, для починки или замены 
износившегося обмундирования, снаряжения и оружия и, конечно, для отдыха. Если 
нахождение в резерве затягивалось, занимались и военной учебой. С нами, 
младшими офицерами полка, занятия вели командиры батальонов. Как правило, дело 
сводилось к коллективной читке уставов строевого, полевого, дисциплинарного и 
внутренней службы. Солдат же в основном изводили муштрою, надеясь тем самым 
добиться от них дисциплинированности. Еще по прибытии в полк многие офицеры 
предупреждали меня о низкой дисциплине, причем не только среди рядовых, но даже 
среди унтер-офицеров. Кое-кто советовал мне при этом меньше либеральничать и 
побольше следовать старому прусскому правилу, гласившему, что солдат должен 
бояться палки капрала сильнее, чем пули врага. 

Я не собирался следовать подобным советам. Мне было хорошо известно, что в 
армии царской России среди командного состава наблюдались две тенденции. Одна 
из них, преобладавшая, порождалась самим положением армии в эксплуататорском 
государстве. Офицеры, выходцы главным образом из имущих классов, дети 
дворян-помещиков, банкиров, заводчиков, фабрикантов, купцов и буржуазной 
интеллигенции, с недоверием относились к одетым в военную форму рабочим и 
крестьянам. Большинство офицеров видело в палке капрала главное средство 
воспитания солдат. Грубость с подчиненными, надменность и неприкрытая 
враждебность к ним были нормой поведения офицерства, в частности начальника 
нашей дивизии генерала И. К. Сарафова. 

Но в военной обстановке такие взаимоотношения солдат и командиров были 
немыслимы. Повиновение, держащееся на страхе перед наказанием, немного стоит. 
Лишь только армия попадет в тяжелые боевые условия, от такого повиновения не 
остается и следа. Чтобы выиграть сражение, одного повиновения мало. Нужно, 
чтобы подчиненные доверяли командирам. Это всегда прекрасно понимали передовые 
русские офицеры. Они строили свои взаимоотношения с подчиненными на уважении их 
человеческого достоинства, заботились о них. Такими были генералиссимус Л. В. 
Суворов и генерал-фельдмаршал М. И. Кутузов, офицеры-декабристы, поручики 
наиболее передовой части русского офицерства. Такие офицеры находили путь к 
сердцу и разуму солдат, хотя из-за классового антагонизма, существовавшего в 
царской армии между солдатами и офицерами, путь этот был не . простой. 

Что касается меня, то я старался следовать науке обращения с подчиненными, 
которую извлекал из прочитанных книг. Особенно запали мне в сердце слова М. И. 
Драгомирова. Он еще в 1859 году, находясь при штабе Сардинской армии во время 
австро-итало-французской войны, начал разрабатывать свой тезис о решающем 
значении нравственного фактора в воинском деле. У меня на фронте были с собой 
выписки из его работ. 

Понятно, что не все и не сразу получалось у меня гладко. Интересы солдат и цели 
воевавшей царской армии были слишком различными. Однако я оставался верным 
принципам Драгомирова. Постепенно ото дало свои результаты. В частности, у меня,
 как правило, почти не возникало никаких недоразумений с подчиненными, что в то 
время было редкостью. 

Весной 1916 года, незадолго до начала Брусиловского прорыва, я был назначен 
командиром первой роты. Через некоторое время командир полка полковник Леонтьев