|
Участились случаи нарушения фашистскими самолетами нашей государственной
границы. Не мог не вызвать серьезных размышлений и тот факт, что
самолеты-нарушители перелетали нашу границу с полным боевым оснащением.
Однако наказывать нарушителей запрещалось. Считалось, что подобные инциденты
являются не чем иным, как провокацией со стороны отдельных офицеров германских
военно-воздушных сил.
В Прибалтийском особом военном округе наши истребители принудили приземлиться
звено фашистских самолетов. Однако и после этого далеко не случайного эпизода
по-прежнему запрещалось открывать огонь по нарушителям.
Подумав об этом, уже невозможно было отделаться от сомнений, смутной тревоги,
одолевавших меня последнее время: так ли уж прочен пакт о ненападении,
подписанный правительством фашистской Германии? Можно ли верить слову Гитлера,
захватившего Австрию, Чехословакию, Польшу, залившего потоками крови Европу? С
одной стороны, памятная фотография: Гитлер и Молотов после подписания пакта в
Берлине, с другой - свыше пятисот нарушений воздушной границы СССР,
зафиксированных за короткий период. Да, факты говорили о другом, настораживали,
предостерегали.
На нашей государственной границе концентрировались немецкие войска. Это можно
было объяснить лишь одним - готовилось нападение на нашу страну. Настораживала
и другая внезапная акция германского правительства: начавшаяся 20 июня широкая
волна арестов всех, кто в той или иной мере проявлял симпатии к Советскому
Союзу. История учит, что одним из верных предвестников войны является изоляция
в своей стране элементов, сочувствующих тому государству, против которого не
сегодня-завтра начнутся боевые действия.
Конечно, в канун рокового дня, 22 июня, мы не знали, что еще в июле 1940 года
правительство фашистской Германии приняло решение напасть на СССР, а 18 декабря
того же года Гитлер подписал директиву № 1, впоследствии ставшую известной как
план "Барбаросса". Но тем не менее ничто не могло заставить нас, старых военных,
поверить в искренность заявлений фашистской Германии.
...А Москва была так хороша в этот последний мирный июньский вечер! Невольно
вспомнились все события прошедшего дня.
В полдень мне позвонил из Кремля Поскребышев:
- С вами будет говорить товарищ Сталин...
В трубке я услышал глуховатый голос:
- Товарищ Тюленев, как обстоит дело с противовоздушной обороной Москвы?
Я коротко доложил главе правительства о мерах противовоздушной обороны,
принятых на сегодня, 21 июня. В ответ услышал:
- Учтите, положение неспокойное, и вам следует довести боевую готовность войск
противовоздушной обороны Москвы до семидесяти пяти процентов.
В результате этого короткого разговора у меня сложилось впечатление, что Сталин
получил новые тревожные сведения о планах гитлеровской Германии.
Я тут же отдал соответствующие распоряжения своему помощнику по ПВО
генерал-майору М. С. Громадину.
Вечером был у Наркома обороны Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко и
начальника Генерального штаба генерала армии Г. К. Жукова. От них узнал о новых
тревожных симптомах надвигающейся войны. Настораживала и подозрительная возня в
немецком посольстве: сотрудники всех рангов поспешно уезжали на машинах за
город.
Позднее снова зашел к Жукову.
- По донесениям штабов округов, - сказал он, - как будто все спокойно. Тем не
менее я предупредил командующих о возможном нападении со стороны фашистской
Германии. Эти предположения подтверждаются данными нашей разведки.
Я поинтересовался, каково сейчас соотношение сил - наших и германских.
- У немцев, насколько мне известно, нет общего превосходства, - коротко ответил
Жуков.
Итак, реальная опасность войны возникла совершенно отчетливо.
...Усталый, с тяжелыми думами о надвигающейся военной грозе, я вышел из машины
в тихом Ржевском переулке, где жил с семьей - женой и двумя детьми.
|
|