Немало времени уходило у нас на изучение истории полка, вызубривание титулов 
высочайших особ, генералов и офицеров всех рангов. Этим мы занимались по 
вечерам. 

Наш полк был сформирован в мае 1907 года и получил наименование Каргопольский 
драгунский полк. Была у нас и своя любимая полковая песня. Возвращаясь в 
казармы с полевых учений, драгуны лихо распевали: 

Когда войска Наполеона 

Пришли из западных сторон, 

Был авангард Багратиона 

Судьбой на гибель обречен. 

Бой закипел и продолжался 

Все горячей и горячей. 

Людскою кровью напитался, 

Краснел шенграбенский ручей. 

Так свято ж помните об этом 

На предстоящем вам пути. 

И будет пусть у вас заветом: 

Пять против тридцати! 

Природа меня не обидела здоровьем, а поэтому служба в коннице не казалась мне 
невыносимо тяжелой. Я хорошо владел оружием, был неплохим гимнастом. Наверно, 
поэтому сразу же после присяги меня направили в учебную команду. 

В 1914 году наш полк отправился походным порядком в лагеря на маневры. На всем 
пути от Казани до Симбирска проводились полевые учения - ни часу передышки! 
Старые солдаты по этому поводу говорили: 

- Неспроста это, братцы. Видать, к войне... 

Вызывало беспокойство и то, что была задержана очередная демобилизация. В 
народе тоже поговаривали, что война не за горами. Крестьяне осторожно 
спрашивали у солдат: не на войну ли идет полк? Я, как и другие солдаты, не знал,
 что отвечать крестьянам. Да и разговаривать на эту тему было опасно. 

В конце июля наша кавалерийская дивизия расположилась биваком в селе Часовня, 
на левом берегу Волги. 

Жизнь в лагерях ничем не отличалась от казарменной. Ежедневно проводились 
совместные учения пяти полков, одной пулеметной команды и двух артиллерийских 
батарей. Они сводились главным образом к отработке конных атак. Эскадроны и 
полки сходились в "атаку", начальство то благодарило нас за лихость, то 
распекало за отсутствие равнения в строю. 

В лагерях мы жили, отрезанные от внешнего мира, варились в своем солдатском 
котле. О том, что происходило на белом свете, узнавали из писем, 
проштемпелеванных цензурой. 

В один из июльских дней я остался в наряде. Эскадрон в 7 часов утра ушел на 
полевые занятия. Убрав казармы и конюшни, я уселся отдохнуть на пригорке, 
откуда хорошо были видны река, железнодорожный мост, перекинутый через Волгу. 
Любуясь Волгой, я невольно вспомнил Каспийское море, своих прежних товарищей. 
Предавшись воспоминаниям, не заметил, как ко мне подошел дежурный по эскадрону 
унтер-офицер Алтухов. Он набросился на меня с кулаками, начал кричать, называть 
бездельником. Я стал оправдываться - ведь никакой вины за мной не было. Алтухов 
еще больше разъярился, угрожал доложить начальству. Не знаю, чем кончилась бы 
для меня эта стычка с дежурным, если бы вдруг с улицы не грянуло громовое "ура".
 

- Что за чертовщина? - изумился Алтухов. - Почему орут "ура"? Неужели село 
"атакуют"? 

Дежурный ушел в канцелярию узнать, почему эскадрон так рано возвратился с 
учения. 

Крики "ура" не смолкали.