Красной Армией почти за год войны с фашистской Германией боевой опыт, 17 мая 
1942 г. Ставка в директиве на имя Военных советов фронтов давала критический 
анализ управления действиями войск. При проведении операций, говорилось в этом 
документе, командующие фронтами и армиями смотрят на установленные для них 
разграничительные линии как на перегородку, которая не может нарушаться, хотя 
бы этого и требовали интересы дела и меняющаяся в ходе операции обстановка. 
Ставка указывала, что разграничительные линии определяют лишь ответственность 
командира за определенный участок или полосу местности, в которых выполняется 
боевая задача, но их нельзя рассматривать как неизменные и непереходимые 
перегородки: "В ходе операции обстановка часто меняется, и командующий обязан 
быстро и правильно реагировать на это изменение, обязан маневрировать своим 
соединением или армией, не считаясь с установленными для него 
разграничительными линиями". 

Разъясняя это, Ставка предоставила право командующим фронтами "менять в ходе 
операции разграничительные линии между армиями фронта, менять направление 
ударов отдельных армий в зависимости от обстановки, с тем чтобы впоследствии 
сообщать об этом Ставке"{55}. Командующим фронтами предлагалось немедленно 
разъяснить эти указания командующим армиями. 

Затем до сведения Военных советов фронтов и армий была доведена директива 
Ставки от 4 июня 1942 г., в которой давался анализ причин поражения войск 
Крымского фронта в боях с 8 по 20 мая. В директиве отмечалась несостоятельность 
руководства войсками в ходе Керченской операции со стороны командования фронта, 
представителя Ставки, командующих некоторыми армиями, что говорило о 
непонимании ими "природы современной войны". Указывалось на отсутствие в 
войсках Крымского фронта сильных вторых и третьих эшелонов, развернутых на 
рубежах в глубине обороны. "Командование Крымского фронта растянуло свои 
дивизии в одну линию, не считаясь с открытым равнинным характером местности... 
После прорыва противником линии фронта командование оказалось не в силах 
противопоставить достаточные силы наступающему противнику"{56}. Отмечалось 
опоздание с организацией контрудара. Вражеская авиация разбомбила командные 
пункты фронта и армий, нарушила проводную связь на КП штаба фронта и армий, 
расстроила узлы связи, а радиосвязь по халатности штаба фронта "оказалась в 
загоне". Командование фронта, говорилось в директиве, не организовало 
взаимодействия армий между собой и совершенно не обеспечило взаимодействия 
наземных сил с авиацией фронта{57}. В обстановке, когда стала ясна 
необходимость планомерного отвода армий фронта на позиции Турецкого вала, 
приказ Ставки об этом не был своевременно выполнен. "Опоздание на два дня с 
отводом войск явилось гибельным для исхода всей операции"{58}. Командование 
фронта отдавало приказы без учета обстановки на фронте, не зная истинного 
положения войск. 

Об операции под Харьковом и влиянии ее исхода на последующее развитие событий 
на советско-германском фронте немало сказано в зарубежной историографии. Курт 
Типпельскирх, бывший гитлеровский генерал, по этому поводу высказался так: "Для 
запланированного немецкого наступления попытка русских помешать ему была только 
желанным началом. Ослабление оборонительной мощи русских, которого было не 
так-то легко добиться, должно было существенно облегчить первые операции. Но 
требовались еще дополнительные приготовления, которые заняли почти целый месяц, 
прежде чем немецкие армии, произведя перегруппировку и пополнив все необходимое,
 смогли начать наступление"{59}. 

Иначе оценивает это событие английский военный историк Дж. Фуллер. Он пишет: "1 
июня немцы объявили о полной победе, однако для них это наступление явилось 
неприятным событием"{60}. Не касаясь субъективной стороны этих высказываний 
(являлось ли это наступление "желанным" или "неприятным" для врага), отметим 
лишь, что поражение советских войск под Харьковом и на Керченском полуострове, 
а также эвакуация Севастополя резко изменили обстановку на южном крыле 
советско-германского фронта и способствовали тому, что противник вновь захватил 
стратегическую инициативу. Соотношение сил на этом участке фронта изменилось в 
пользу врага. Кроме того, ликвидировав барвенковский выступ советских войск, 
противник занял выгодные для него исходные позиции для развертывания 
дальнейшего наступления. 

Таким образом, в мае и июне 1942 г. события на фронте развивались если и не в 
полном соответствии с общим замыслом немецкого верховного командования, то, во 
всяком случае, в целом они были неблагоприятны для советской стороны. Проводя 
намеченные операции, этап за этапом, противник последовательно приближался к 
осуществлению решительного наступления на южном крыле советско-германского 
фронта. Директива No 41 ставила перед гитлеровскими войсками в качестве одной 
из основных целей "разбить и уничтожить русские войска, находящиеся в районе 
Воронежа, южнее его, а также западнее и севернее реки Дон". В начале июня в 
развитие указанной директивы немецко-фашистское командование разработало планы 
наступательных операций на воронежском и кантемировском направлениях. 
Проведением этих операций должно было начаться запланированное врагом большое 
наступление летней кампании 1942 г. 

Войскам противника предстояло совершить прорыв на Воронеж путем нанесения двух 
ударов по сходящимся направлениям: из района северо-восточнее Курска на Воронеж