доходили до войск, уже не соответствовали новой обстановке. В результате 
выходило, что приказ порой выражал лишь горячее желание, не опиравшееся на 
реальные возможности войск. Нижестоявшим начальникам это доставляло много 
хлопот. И много тревожных забот.

Наступление на Солнечногорск началось поспешно. Три кавалерийские дивизии 
пытались охватить врага, засевшего в городе, с юго-запада и с юго-востока. 
Первое время дело пошло успешно. Генерал Плиев с присущей ему энергией и 
стремительностью разгромил силами своей дивизии в Сверчково, Селищево и 
Мартынове 240-й пехотный полк немцев. Остальные наши части также несколько 
продвинулись вперед, но затем были остановлены и отброшены в исходное положение.
 Противник успел подтянуть достаточно сил для отражения всех атак группы 
Доватора, и не вина этого генерала, что войска не смогли выполнить задачу. 
Кавалеристы, поддержанные небольшим количеством танков и 
истребительно-противотанковой артиллерии, действовали решительно. Они атаковали 
неприятеля в спешенных боевых порядках. Многие населенные пункты по нескольку 
раз переходили из рук в руки. Но силы были неравными, и к ночи пришлось 
прекратить безуспешные попытки опрокинуть врага.

Большие потери понесла конница от ударов немецко-фашистской авиации. К утру 25 
ноября соединения и части этой группы перешли к обороне. Общий итог боя можно 
сформулировать так: хотя наши войска не смогли отбросить противника от 
Солнечногорска, зато и ему не удалось развить успех в сторону Москвы.

Войска 16-й армии напрягали все силы, чтобы не допустить дальнейшего 
продвижения врага ни на один шаг. Бои не затихали ни на минуту. Немцы стали 
наступать и ночью, чего раньше почти никогда не делали. Они с остервенением 
рвались вперед. Враг шел, образно говоря, перешагивая через свои трупы.

Все мы, от солдата до командарма, чувствовали, что наступили те решающие дни, 
когда во что бы то ни стало нужно устоять. Все горели этим единственным 
желанием, и каждый старался сделать все от него зависящее, и как можно лучше. 
Этих людей не нужно было понукать. Армия, прошедшая горнило таких боев, 
сознавала всю меру своей ответственности.

Не только мы, но и весь Западный фронт переживал крайне трудные дни. И мне была 
понятна некоторая нервозность и горячность наших непосредственных руководителей.
 Но необходимыми качествами всякого начальника являются его выдержка, 
спокойствие и уважение к подчиненным. На войне же – в особенности. Поверьте 
старому солдату: человеку в бою нет ничего дороже сознания, что ему доверяют, в 
его силы верят, на него надеются… К сожалению, командующий нашим Западным 
фронтом не всегда учитывал это.

С Г.К. Жуковым мы дружим многие годы. Судьба не раз сводила нас и снова надолго 
разлучала. Впервые мы познакомились еще в 1924 году в Высшей кавалерийской 
школе в Ленинграде. Прибыли мы туда командирами кавалерийских полков: я – из 
Забайкалья, он – с Украины. Учились со всей страстью. Естественно, сложился 
дружеский коллектив командиров-коммунистов, полных энергии и молодости. Там 
были Баграмян, Синяков, Еременко и другие товарищи. Жуков, как никто, отдавался 
изучению военной науки. Заглянем в его комнату – все ползает по карте, 
разложенной на полу. Уже тогда дело, долг для него были превыше всего.

В самом начале тридцатых годов наши пути сошлись в Минске, где мне довелось 
командовать кавалерийской дивизией в корпусе С.К. Тимошенко, а Г.К. Жуков был в 
этой же дивизии командиром полка. Накануне войны мы встретились в ином 
качестве: генерал армии Жуков командовал округом, а я, в звании генерал-майора,
 – кавалерийским, а затем механизированным корпусом. Георгий Константинович рос 
быстро. У него всего было через край – и таланта, и энергии, и уверенности в 
своих силах.

И вот на Западном фронте во время тяжелых боев на подступах к Москве мы снова 
работаем вместе. Но теперь наши служебные отношения порой складываются не очень 
хорошо. Почему? В моем представлении Георгий Константинович Жуков остается 
человеком сильной воли и решительности, богато одаренным всеми качествами, 
необходимыми крупному военачальнику. Главное, видимо, состояло в том, что мы 
по-разному понимали роль и форму проявления волевого начала в руководстве. На 
войне же от этого многое зависит.

Мне запомнился разговор, происходивший в моем присутствии между Г.К. Жуковым и 
И.В. Сталиным. Это было чуть позже, уже зимой. Сталин поручил Жукову провести 
небольшую операцию, кажется в районе станции Мга, чтобы чем-то облегчить 
положение ленинградцев. Жуков доказывал, что необходима крупная операция, 
только тогда цель будет достигнута. Сталин ответил:

– Все это хорошо, товарищ Жуков, но у нас нет средств, с этим надо считаться.

Жуков стоял на своем:

– Иначе ничего не выйдет. Одного желания мало. Сталин не скрывал своего 
раздражения, но Жуков не сдавался. Наконец Сталин сказал: