16-я армия, удерживая свой рубеж, вела силовую разведку и время от времени 
переходила на отдельных участках в наступление. Действия противостоявших 
вражеских войск носили примерно такой же характер. Велось взаимное прощупывание 
сил. Нам удалось установить, что танковые и моторизованные дивизии, с которыми 
мы еще недавно боролись, отведены в тыл, их место заняла немецкая пехота.

Командный пункт армии был заботами Малинина оборудован заново, в густом лесу, 
хорошо замаскирован. Из палаток мы перешли в блиндажи. Сыровато. В палатках 
жилось свободнее, просторнее, и воздух свежей. Но в общем устроились солидно. И 
работали дружно. Здесь, под Ярцево, я с радостным чувством увидел, что 
складывается у нас интересный, весьма работоспособный коллектив руководителей. 
А это так важно! Когда военачальник готовит вверенные ему войска в дни мира, он 
имеет время для подбора и отбора кадров, для их воспитания, для притирки 
характеров. А тут нас сближала война. Член Военного совета А.А. Лобачев не раз 
говорил, что наш коллектив быстро сплотился потому, что каждый уже узнал, почем 
фунт лиха. Офицеры штаба 16-й армии проявили себя в сложных и динамических 
обстоятельствах конца июля н начала августа с лучшей стороны. Я имею в виду 
прежде всего начальника штаба М.С. Малинина, начальника артиллерии армии В.И. 
Казакова, главу наших связистов П.Я. Максименко (полковник был уже в летах, 
настоящий виртуоз своего дела), начальника бронетанковых и механизированных 
войск Г.Н. Орла.

У каждого руководителя своя манера, свой стиль работы с ближайшими сотрудниками.
 Стандарта в этом тонком деле не изобретешь. Мы старались создать благоприятную 
рабочую атмосферу, исключающую отношения, построенные по правилу «как 
прикажете», исключающую ощущение скованности, когда люди опасаются высказать 
суждение, отличное от суждения старшего. В этом духе мое поколение красных 
офицеров воспитывала партия…

Нашим центральным рабочим местом была, как мы называли, штаб-квартира. Здесь я 
присутствовал при докладах, которые делали Малинину начальники разведки, 
оперативного отдела, связи. В то же время и Малинин слушал, когда мне 
докладывали руководители родов войск. Здесь же был и член Военного совета. При 
мне чаще всего велись разговоры с направленцами, с командирами соединений и 
частей усиления. Такая система позволяла мне, как говорится, врастать в 
обстановку. В штаб-квартире обдумывались решения, составлялись приказы и 
распоряжения. Все это облегчало работу, развивало полезную инициативу, 
побуждало творческую мысль. Больше было счастливых находок.

Можно было не сомневаться, что педантичный, спокойный, уверенный в себе и в 
своих подчиненных начальник штаба М.С. Малинин сумеет обеспечить выполнение 
приказа. Была у Малинина еще одна черта, может быть, необычная для руководителя 
крупного штаба – потребность своими глазами увидеть и оценить местность 
предстоящих боев. Должно быть, это было у него способом самоконтроля. Он 
довольно часто появлялся на позициях частей, в войсках его знали, и это тоже 
повышало авторитет нашего штаба.

Мне нравилось, что мои помощники, люди образованные и влюбленные в военное дело,
 умели отстаивать свое мнение. Приходилось иногда подумать над предложением. 
Прикинешь и скажешь: «Правильно, я упустил, давайте сделаем тут по-вашему…»

Ценнейшим человеком оказался генерал Василий Иванович Казаков. Я уже упоминал, 
что в те времена мы главные наши надежды возлагали на артиллерию. У генерала 
были и глубокие знания, и интуиция, и умение работать с людьми. Вот уж кого 
любили в войсках!

Для наблюдения за противником мы чаще всего пользовались НП на участках 
стрелковых дивизий. Но один наблюдательный пункт, оборудованный артиллеристами, 
особенно привлекал. Казаков и его офицеры устроились на верхнем этаже и на 
трубе ярцевской фабрики: уж очень хороший обзор местности открывался оттуда. 
Неприятельские позиции просматривались на большую глубину, было видно всякое 
передвижение врага.

Единственное неудобство: чтобы добраться туда, нужно было проскочить низинку 
свыше километра, тщательно пристрелянную немецкой артиллерией. Как только 
появлялась достойная внимания цель, немцы немедленно открывали огонь, да еще 
какой!..

Одиночная машина, мчащаяся на предельной скорости, и была такой целью.

Все происходило на глазах как немецких, так и наших солдат, располагавшихся в 
окопах. Это обстоятельство вызывало даже известный азарт, пожалуй, непохвальный 
для столь солидных командиров, как командующий армией и начальник артиллерии. 
Но мы с увлечением каждый раз проскакивали на машине обстреливаемое 
пространство.

За низинкой начиналась городская окраина. Там уже приходилось соблюдать полную 
осторожность. Пробирались скрытно, кое-где и ползком, к наблюдательному пункту 
наших славных артиллеристов. Город обезлюдел. В нем царила мертвая тишина,