лицо, так как Цзян ни в коей мере не мог считаться «китайцем из хорошего 
общества» – его отец был слугой в доме генерала. Деятельный, хитрый и 
находчивый, он был особенно полезен группе еще и знанием местных нравов.

Когда Зорге на три месяца отправился в Кантон, Ван рекомендовал его своим 
знакомым в этой провинции. Их них Рихард выделил для работы одну женщину, с 
которой была знакома и Агнес. Звали ее Тюи. Сначала она стала работать на 
разведгруппу, а затем и ее муж, который болел тяжелой формой туберкулеза, тоже 
начал им помогать. По всей вероятности, именно о ней Рут Вернер пишет: «К числу 
сотрудников Рихарда принадлежала и молодая, миловидная китаянка с бледным лицом,
 обрамленным короткой прической, со слегка выдающимися вперед передними зубами. 
Она происходила из влиятельной семьи: ее отец был, кажется, высокопоставленным 
гоминдановским генералом. Он выгнал свою дочь из дому, когда та, вопреки воле 
родителей, вышла замуж за бедного человека, к тому же еще и коммуниста…»

Ван стал человеком, опираясь на которого, Рихард сформировал китайскую часть 
своей группы. «Ван приносил самую разнообразную информацию – вспоминал Зорге. – 
Когда данные по природе своей требовали более подробных объяснений или отчетов, 
Ван или я беседовали с людьми – источниками этой информации… Мы часто 
встречались по вечерам, используя для встреч людные улицы, когда позволяла 
погода. Встречались и в частных омах. Я старался время от времени менять места 
встреч и избегал использовать в этом качестве свой собственный дом, насколько 
это было возможно. В Шанхае тех дней риск был не очень велик».

Что же касается иностранцев, то здесь ему по-прежнему помогала Агнес. Одно из 
устроенных ею знакомств впоследствии оказалось особенно полезным, хотя поначалу 
таковым не выглядело. Этим новым знакомым стал журналист Ходзуми Одзаки. 
Позднее, в Японии, именно этот человек станет незаменимым помощником Зорге. Сын 
журналиста и сам журналист, Ходзуми принадлежал к древнему японскому 
самурайскому роду. Вырос он на Тайване, где его отец работал редактором газеты 
«Тайван нициници симбун», учился в лучших школах, изучил английский язык, затем 
поступил в Токийский университет, где и обратился к марксизму. В Японии 
поступил в штат газеты «Асахи симбун» и в 1927 году, в качестве ее 
корреспондента, отправился освещать восстание в Китае, где задержался на 
несколько лет. В конце 1930 года, в книжной лавке Коминтерна в Шанхае Агнес 
Смедли познакомила его с Зорге.

«Одзаки был моим первым и самым ценным сотрудником, – писал Рихард в тюрьме. – 
Наши отношения, и личные, и деловые, были превосходны. Его информация была 
самой точной и интересной из всего, что я получал из любого японского источника,
 и мы быстро подружились».

Через Одзаки Рихард познакомился с японским репортером журнала «Шанхай дейли 
ньюс» Хисао Фунакоси и руководителем китайского отделения японского агентства 
печати Ренго Цусин Ямаками Масаёти. Еще один знакомый Одзаки, журналист Тэйкити 
Каваи, имел очень ценного информатора – переводчика Рюки Сёдзима, с помощью 
которого разведчикам удалось внедриться в аппарат военной разведки японских 
оккупационных войск в Китае. Вскоре Сёдзима сумел устроиться на службу в тайную 
полицию в Мукдене. Итогом его работы стали присланные в Шанхай копии 37 
секретных документов.[8 - Однако в середине 30-х годов Сёдзима за 
вознаграждение выдал Каваи японской полиции. В течение пятидневных пыток 
журналист ничего не рассказал и никого не выдал: его приговорили всего к 10 
месяцам тюремного заключения, да и то условно.]

Чем дальше, тем сильнее в Шанхае росли антияпонские настроения. Поэтому встречи 
с японскими членами группы были, пожалуй, самыми сложными и конспиративными из 
всех. Они встречались в ресторанах, кафе или в доме Агнес во французской 
концессии. «Поскольку японцам было небезопасно ходить по улицам, – вспоминал 
Рихард, – то я обычно поджидал японца в Гарден Бридж у границы японского 
сеттльмента, сажал его в машину или сам сопровождал его до места встречи. Чтобы 
избежать слежки со стороны японской полиции, я почти никогда не посещал японцев 
в японской концессии… Но спокойней всего я чувствовал себя, когда мы 
встречались в доме Смедли, и я часто приводил туда Одзаки и других японцев… 
Встречи обычно происходили поздно вечером. Я избегал ненужных частых встреч и 
старался проводить их с интервалами в две-три недели… Даты встреч, условленные 
заранее, всегда строго соблюдались во избежание необходимости использования 
почты или телефона… Когда бы я ни встречался с японцами, я всегда делал это 
один, не позволяя моим зарубежным помощникам сопровождать меня… Мы очень редко 
обменивались письмами и материалами при встречах; информацию мы передавали 
устно (хотя бывали и исключения).»

Проще всего было поддерживать связь с «белыми» членами группы. Европейцы в 
Шанхае могли общаться, не вызывая подозрений. Пользуясь статусом 
экстерриториальности, члены группы, жившие на территории сеттльмента и 
французской концессии, хранили документы у себя дома, а если возникала какая-то 
опасность, то оставляли на хранение у друзей. Более того, европейцы из группы 
Зорге не только общались, но и ходили друг к другу в гости, устраивали 
вечеринки и пикники. В общем, та еще конспирация…