именение „принципа 
самоопределения“. – Авт. ), не будет представлена как прямая капитуляция перед 
силой».
      Как видим, в ряде выступлений содержалась критика действий и намерений 
премьера. Но она не имела ничего общего с желанием дать отпор фашистской 
агрессии. Критика отражала взгляды группы министров, которые, полностью 
разделяя расчеты и надежды других членов кабинета, хотели получить гарантии, 
что усиление позиций Германии в результате полученных уступок не будет 
использовано против Британской империи. Известный критерий для решения вопроса 
о мере доверия к фашистской Германии они видели в позиции Гитлера по вопросу о 
форме осуществления «принципа самоопределения».
      Одобрение кабинетом «принципа самоопределения» С. Хор именует в своих 
мемуарах «поворотным пунктом» в развитии кризиса. Это означало, признает он, 
отторжение Судетской области и расчленение чехословацкого государства. 
Заседание кабинета завершило работу в атмосфере откровенного капитулянтства. 
«Лорд председатель Совета (виконт Хейлшем) сказал, – заявил морской министр 
Дафф Купер, – что мы должны пойти на унижение; он считает, что это правильно 
отражает создавшееся положение».
      В заключительном выступлении Чемберлен выразил своим коллегам глубокую 
признательность за поддержку предложенного им курса. При этом он отклонил 
высказанную некоторыми членами кабинета мысль добиться некоторых уступок от 
Гитлера в отношении формы передачи Судет Германии.
      «Премьер-министр, – говорится в протоколе, – упомянул о последних 
телеграммах из Чехословакии, свидетельствующих о росте сопротивления 
общественного мнения осуществлению самоопределения. Это может привести к 
стремительным действиям со стороны г-на Гитлера, которые мы не сможем 
остановить. Премьер-министр признал, что попытка г-на Гитлера разрешить вопрос 
о самоопределении силой, без должной договоренности, не явится решением, к 
которому желательно быть причастным. Тем не менее он возражает против того, 
чтобы при возобновлении переговоров у него были связаны руки точно 
установленными пределами, за которые он не сможет выйти»  (курсив мой. – Авт. ).

      Английский кабинет, таким образом, заранее соглашался с возможностью 
разбойничьего вторжения Германии в Чехословакию. Это была полная капитуляция. В 
основе ее лежала не «военная слабость» Англии, а ненависть ее правящих кругов к 
социализму и демократии, страх перед революцией (4).
      
«Английские перчатки» Жоржа Бонне
      
      В середине мая 1940 г., когда стало известно, что германские танки 
движутся к Парижу, французскую столицу охватила паника. Над дворцом Кэ д’Орсе 
поднялся столб густого дыма: уничтожались дипломатические архивы. Большие 
хлопья пепла летели вдоль набережной Сены, задерживались в молодой листве 
каштанов, медленно падали в реку. Вместе с ними уходили в небытие тайны 
французской дипломатии дней Мюнхена.
      После войны все те во Франции, кто был в той или иной мере причастен к 
мюнхенскому предательству, поспешили от него отмежеваться. Отпечатанные на 
простой грубой бумаге, без обреза, один за другим выходят тома мемуаров бывших 
министров, военачальников, послов – Бонне, Фландена, Рейно, де Монзи, Гамелена, 
Франсуа-Понсе, Кулондра… Истина, однако, лишь кое-где робко коснулась их 
страниц: она не узнала себя в кривом зеркале «воспоминаний» и односторонне 
подобранных фактов.
      Французским мюнхенцам не удалось уйти от суда истории. Марксистская наука 
в СССР и за рубежом полностью раскрыла ответственность правящих кругов Франции 
за позорную империалистическую сделку. Менее полно освещена закулисная сторона 
англо-французских отношений того периода. Протоколы секретных заседаний 
английского кабинета и другие ныне доступные документы проливают свет на этот 
аспект проблемы.
      Франция Народного фронта вызывала на берегах Темзы растущее недоверие. 
Союз с такой страной считался рискованным. «Лучше Гитлер, чем Блюм», – этот 
лозунг французской реакции находил в Англии немало сторонников. Закономерным 
результатом было растущее стремление сблизиться с Германией. Букет подобных 
настроений был богато представлен в Кливдене: леди Астор была известна своей 
острой неприязнью к Франции, это чувство разделяли завсегдатаи ее салона.
      К моменту возникновения чехословацкого кризиса антифранцузские акценты в 
политической стратегии Лондона уже были расставлены несколько иначе. Еще Блюм, 
посетивший Англию в связи с испанскими событиями, очаровал Болдуина своими 
изящными манерами и тонким пониманием живописи и дал понять, насколько 
необоснованны страхи старомодных тори перед французскими правосоциалистическими 
лидерами. Деятельность правительства Шотана, продолжавшего политику саботажа 
программы Народного фронта, искусно начатую Блюмом, а затем кабинета Даладье, 
окончательно развалившего союз левых сил во Франции, привела к установлению 
полного взаимопонимания в отношении задач укрепления «подлинной демократии» 
Европе руками нацистов и итальянских чернорубашечников. Опасной помехой на пути 
осуществления этих планов в Лондоне считали договоры Франции с Чехословакией и 
Советским Союзом. Где гарантия, что в случае резкого поворота событий Франция, 
вопреки желанию ее правительства, не будет вовлечена в вооруженный конфликт с 
Германией? В подобной ситуации и Англия оказалась бы втянутой в войну. А ее 
неизбежным результатом, полагали на Даунинг-стрит, 10, была бы «большевизация» 
всего европейского континента.
      Таковы соображения, определившие тактику английской дипломатии в 
отношениях с Францией. Стараясь не раскрывать карты своим партнерам, чтобы 
снять первые сливки в сделке с Гитлером, Лондон в то же время стремился 
подчинить своему контролю