атегические данные 
сообщают лишь тому, в ком видят своего союзника. Французские правящие круги не 
относили СССР к этой категории. «Военные соглашения с Россией? Я не имел 
времени их заключить», – заявил в 1946 г, другой французский премьер, Фланден,
      Каков же был ответ на советское предложение обсудить пути взаимной 
помощи? Ответ, подготовленный Гамеленом и одобренный соответствующими 
министрами – Даладье и Дельбосом, гласил:
      
      «Франция, если сама не подвергнется нападению основных сил Германии, 
готова предпринять наступательные действия в соответствии с обстоятельствами 
момента в рамках предусмотренных пактами взаимопомощи условий, которые 
связывают ее с различными заинтересованными странами, и обязательств, какие 
вытекают из Устава Лиги наций.
Для проведения этих наступательных действий могут быть использованы все 
французские силы в той мере, в какой они не будут заняты на других фронтах или 
заморских владениях».
      
      Могло ли Советское правительство после такого заявления опираться на 
Францию как на союзника?
      Французский генеральный штаб не хотел ни союза с СССР, ни советской 
помощи. Его кругозор не выходил за пределы казематов линии Мажино, устаревших 
представлений эпохи первой мировой войны. Новаторское предложение де Голля, 
тогда полковника, о создании танковых соединений для наступательных операций 
(позже германское командование использовало его против Франции) не встретило 
поддержки. Решающее воздействие на формирование военных концепций оказывал 
престарелый маршал Петэн. Опыт Вердена, окаменевший в его сознании, стал 
неодолимым препятствием на пути танков де Голля. Представляя себе Францию в 
будущей войне в образе нового гигантского Вердена, Петэн объявил ее укрепления 
на Рейне неприступными. С легкой руки штабистов получили хождение слова поэта 
Поля Валери: Франция может радостно и спокойно любоваться своим отражением в 
щите, которым является ее армия.
      Порочная оборонительная концепция Петэна имела особую притягательную силу 
для французских буржуа, Наша молодежь, заявляли они, не должна истекать кровью 
на укреплениях «линии Зигфрида» ради спасения режима большевиков в Москве. Ну, 
а германский танковый кинжал, нацеленный в сердце Франции? Чья молодежь должна 
была спасать ее? Ответ как бы осторожно вложен между строк заявления Даладье, 
тогда военного министра, 17 декабря 1936 г. в комиссии по военным делам сената.
      
      «Мы – французы, – сказал он, – и прежде, чем создавать материально, 
должны конструировать интеллектуально… Я полностью согласен с генералом 
Гамеленом и Высшим военным советом, т.е. с людьми, которые отличаются зрелостью 
суждений и имеют опыт войны… Никто никогда не видел, как действуют в боевых 
условиях пресловутые германские бронированные дивизии… Я допускаю, что этот вид 
оружия создан для ведения подвижной войны в равнинной местности. Возможно, при 
этом имелись в виду Украина, Польша, Чехословакия…»
      
      Заявление не нуждается в комментариях.
      Прибегая к языку Эзопа во время выступлений под сводами Бурбонского 
дворца, французские политики совершенно избавлялись от скованности в 
доверительных беседах с тайными эмиссарами Гитлера. Весьма показательны в этом 
отношении беседы с фон Папеном в конце 1937 г.
      Фигура фон Палена, «сатаны в цилиндре», достаточно хорошо известна. 
Политический авантюрист, участник закулисных интриг, которые завершились 
захватом власти фашистами, Папен «в последующие годы явился одним из главных 
исполнителей ряда преступных „комбинаций“ Гитлера. Незадолго до описанного выше 
совещания в рейхсканцелярии Папен инкогнито объявился в Париже.
      
      «На завтраке, устроенном моими друзьями в Версале, я встретил помимо 
других Жоржа Бонне, министра финансов, которого хорошо знаю еще со времени 
Лозаннской конференции», – писал Папен в отчете, датированном 10 ноября 1937 г.
      
      В беседе с Бонне Папен выдвинул один из главных тезисов, использовавшихся 
гитлеровской пропагандой во Франции: после решения Саарского вопроса Германия 
уже не имеет территориальных претензий на Западе.
      
      «…Во Франции, – заявил он, – еще не оценили в полной мере великую идею 
фюрера, которая нашла выражение в его историческом решении объявить, что вопрос 
о германо-французской границе разрешен раз и навсегда. Но если Франция таким 
образом обрела полную безопасность своей восточной границы, естественным 
следствием должен стать ее отказ от политики баланса сил, и она не должна 
рассматривать каждый шаг Германии в направлении усиления ее влияния в Дунайском 
бассейне как угрозу французским интересам».
      
      Заметим, это говорилось за несколько дней до совещания, где Гитлер 
сформулировал задачу уничтожить Францию как «заклятого врага». Но по 
тактическим соображениям предложив мир на Западе, Германия откровенно требовала 
себе свободу рук на Востоке. Французский министр финансов, сообщал Папен, 
высказал мнение, что Франция могла бы согласиться с таким курсом, если буду