много внимания уделял и другим делам. В частности, он принимал деятельное 
участие в работе комиссии, обсуждавшей вопрос о необходимости переделки 
17-пушечного деревянного фрегата "Севастополь" в броненосный. Этот план был 
разработан в Морском министерстве, желавшем по возможности скорее иметь в 
составе Балтийского флота броненосный корабль. Рассмотрение плана было 
возложено на специальную комиссию, в которую входил и Бутаков. 

Заседания комиссии совпали по времени с началом летней кампании. Не имея 
возможности принимать личное участие в работе комиссии, Бутаков представил ей 
свое мнение письменно. Он писал, что дорогостоящие работы по переоборудованию 
фрегата себя не оправдывают, так как после бронирования осадка судна резко 
увеличится и оно не сможет маневрировать, что нет смысла создавать 
артиллерийские корабли с пушками "а палубах и прорезанными для них в бортах 
отверстиями - портами, целесообразнее устанавливать орудия в башнях. Бутаков 
рекомендовал употребить деньги, ассигнованные на переделку фрегата, на 
постройку нового, действительно броненосного башенного судка. 

Однако комиссия не посчиталась с мнением и деловыми предложениями Бутакова и 
утвердила план, разработанный чиновниками морского министерства. Огромные 
деньги (около 760 тысяч рублей серебром) были затрачены, и 12 августа 1864 года 
одетый в броню фрегат "Севастополь" был спущен на воду. 

Не получили поддержки не только эти предложения Бутакова. Прошла уже почти 
половина летней кампании 1862 года, а он все еще не получил одобренного высшим 
начальством своего отчета о плаваниях практической эскадры летом 1861 года. 
Обстоятельство это очень связывало Бутакова. Оставалось неясным, считает ли 
высшее начальство его действия правильными. Казалось, что о его важнейших для 
флота исследованиях и первом опыте в области совместного маневрирования паровых 
кораблей просто забыли. 

Только в конце июня Григорий Иванович получил письмо от одного из 
высокопоставленных чиновников морского министерства, который сообщал, что 
генерал-адмирал ознакомился с его отчетом и некоторыми другими приказами. 
Оказалось, что высшего руководителя флота не заинтересовали новшества в тактике 
паровых кораблей, предложенные Бутаковым. Он обратил внимание лишь на то, что 
начальник практической эскадры в своих приказах высмеивает "бюрократические 
морские администрации Северных Штатов и Англии, которые дремали под защитой 
деревянных стен своих кораблей", и эти приказы доводит до нижних чинов, что 
Бутаков резко выступает против парадности и формализма в служебных отношениях, 
что он требует от подчиненных не бояться риска, а это может привести суда к 
"преднамеренной порче и авариям". 

Язвительный тон письма, рассчитанный на то, чтобы свести на нет двухлетний 
упорный труд Бутакова, сумевшего превратить десятки канонерских лодок в 
стройную эскадру, отличавшуюся согласованными действиями, говорил сам за себя. 
Это был уже знакомый стиль борьбы стоявших у власти врагов Бутакова, которым 
была не по душе его прямолинейность, честность и бескорыстное служение родине. 
Люди эти не понимали того, что "беспокойный адмирал" преследовал на службе не 
личные карьеристские цели, а стремился к усилению русского флота. 
Преклонявшиеся перед всем иноземным и презиравшие все русское чиновники 
морского министерства, возглавляемого генерал-адмиралом, не в состоянии были 
понять новаторских стремлений Григория Ивановича Бутакова. 

Результаты боевой подготовки летом 1862 года превзошли все ожидания 
"беспокойного адмирала". "В нынешнее лето, - писал он в итоговом приказе по 
кампании, - мы не были уже более новичками и действовали не ощупью, а 
сознательно, с уверенностью; благодаря этому и успехи наши шли в геометрической 
пропорции. Из них я ставлю на первом плане то, что флотилия проложила себе в 
эту кампанию, без помощи лоцманов, так много неведомых путей сквозь гущу камней 
и островов в шхерах, а гг. командиры приучились считать надводные камни скорее 
бакенами, поставленными природой для обеспечения плавания, чем страшилищами, 
затрудняющими мореходство. Даже колесные пароходы наши нередко ходили теперь в 
таких узкостях, где в прошлом году мы считали бы едва возможным показаться с 
лодками"{93}. 

С глубоким удовлетворением адмирал отмечал далее, что пароходные построения 
(эволюции{94}) исполнялись судами эскадры в 1862 году настолько хорошо, 
правильно и уверенно, что лучшего и ожидать было трудно. 

В конце приказа Бутаков заявлял, что лично ему "флотилия доставила в кампанию 
1862 года полное удовлетворение, доказав на деле положительными фактами 
правильность теории пароходных построений и действий таранами, а также то, как 
легко применять ее к делу, когда поняты основания этой теории"{95}. 

План подготовки эскадры был выполнен. В сентябре 1862 года Григорий Иванович 
был уведомлен, что он командируется в Англию "для осмотра выставки и разных 
верфей". 

* * *