из глубины сознания выплыл обрывок полученных тогда знаний: "Если сломал 
позвоночник - не шевелись..." Я сидел на дороге, копчик дико болел, никто ко 
мне не спешил, не бежал, все, по-видимому, решили, что паренек обалдел от 
счастья. Я пошевелил руками - двигаются. Ногами - двигаются. Попробовал встать 
- встал. Стало веселее - с переломанным позвоночником не встают. Стал собирать 
парашют, мутило, опять появились круги и шарики, но собрал, взвалил его на себя 
и, с трудом загребая ногами, прошагал отделявшие меня от старта 500 метров. 
Свалил парашют на укладочный стол и пошел к врачу. Та же женщина, у которой я 
так лихо прошел медкомиссию, вынесла приговор: "Все ясно - на пятую точку сел. 
Давайте его в больницу". 

Выгнали старенький бортовой ГАЗ-51, а я в него не смог забраться. Кое-как меня 
загрузили и не спеша повезли в аэроклуб. Я стоял в кузове, опершись руками о 
кабину. На прыжки мы ехали по этой же дороге, она была такая ровная! Сейчас же 
это была какая-то дикая стиральная доска. 

Дальше все было бы смешно, если бы не было так больно. Позвонили в "Скорую 
помощь", сказав сгоряча, что парашютист разбился. А я уже не могу ни лежать, ни 
стоять, ни сидеть. Боль начала меня одолевать все больше и больше. В ушах звон, 
голова кружится. Когда приехала реанимационная машина, я уже плохо соображал, 
что происходит, стоял, облокотившись о забор. Врач "скорой" первым делом 
поинтересовался, где разбившийся парашютист, и когда показали на меня, стоящего 
у забора, то посыпалась отборная брань. Врача по-хорошему понять можно. 
"Скорая" по городу-то расторопностью не отличалась, а здесь на поселок, за 16 
км от города, за 15 мин. прилетела не какая-нибудь там древняя карета, а 
достаточно редкостная тогда реанимационная машина. И для чего? Чтобы узрить 
хоть и нетвердо стоящего на ногах, но стоящего, черт возьми, детину. Какая уж 
тут реанимация! Наверное, по этой причине, слегка подзабыв клятву Гиппократа, 
меня предельно грубо, как чурбан, уложили на носилки, в машину и завезли в 
больницу Октябрьского поселка Новочеркасска. Оказался не только перелом копчика 
в трех местах, но еще и разрыв сухожилий на левой руке. 

Привели меня в палату, и только тут я почувствовал, что уже более суток не спал.
 Постель с толстым матрацем показалась единственным избавлением от всех бед. Я 
уже мысленно погрузил свое тело в мягкую постель, как увидел, что матрац уносят,
 а на его место устанавливают деревянный щит, покрытый тонким войлоком. Я взвыл,
 но мне четко и коротко объяснили: "Перелом! И не вздумай вставать, а то будет 
плохо!" Пришлось подчиниться, и я, поворочавшись, провалился в какую-то дрему. 
Очнулся утром и поймал себя на мысли, что пошли вторые сутки, как я исчез из 
дома, там наверняка не знают, что и думать. Поднявшись кое-как со своего 
настила и попросив пижаму, поковылял в коридор в поисках телефона. Зрелище было 
не из веселых. Меня отловили и, забрав пижаму, уложили на щит, строго 
предупредив соседей по палате: 

- Кто даст ему пижаму, будет безвылазно сидеть с ним в палате. 

А так как была весна, на улице пригревало солнышко, никто мою участь разделять 
не хотел. 

Рядом со мной лежал пожилой мужик с рукой, порезанной на пилораме. Я кое-как 
уговорил его позвонить. Он согласился. Я не знал тогда, что он сказал, но 
вскоре у меня была насмерть перепуганная мать, которая вначале даже говорить не 
могла. Потом я узнал, что было ей сообщено, и готов был вскочить с кровати и 
немедленно свести с ним счеты. Но - один разбитый, другой порезанный - обошлись 
взаимной руганью. А сказал этот мужик следующее, когда мама сняла трубку: 

- Екатерина Григорьевна? 

- Да. 

- У вас сын есть? 

- Да. 

- На прыжки уезжал? 

- Да. 

Ну он разбился. 

Долгое молчание моей мамы. Конец разговора: 

- Да вы не беспокойтесь, он еще живой. - И положил трубку. Вот это "еще живой" 
- это он хорошо сказал, талантливо. И трубку положил тоже талантливо. 
Услужливое воображение в таких случаях рисует картину хлюпающего мешка с 
костями, сколько он там еще будет делать вид, что живет и дышит, кто знает, 
может, день, может, час. И настолько это тяжелая картина, что человек даже 
говорить не смог, трубку положил. Иссякло, так сказать, мужество. 

Так, вместо подготовки к поступлению я до 25 июля провалялся на больничной