усиления выдвинули под Махмудраки. Общее руководство группировкой возложили на 
майора В. И. Ливенского. Рота оборудовала опорный пункт, в котором и провела 
благополучно полтора месяца, воюя с то ли случайно забредающими, то ли 
специально загоняемыми на минные поля ослами. 

Эта рота была лучшей в батальоне: самой сплоченной, самой сколоченной, самой 
боевой. Выслушав в очередной раз "по радио" преисполненный досады доклад 
Владимира Ильича, я вновь и вновь обращался к командиру полка с просьбой о 
снятии роты с "ослиной позиции". Вновь и вновь с той или иной степенью 
категоричности получал отказ и вновь обращался. Наконец, как говорится, наша 
молитва до Бога дошла: где-то в самом начале июля командир полка поставил 
задачу: "Собирайся, поедешь снимать свою любимую роту, решение доложить!" 

Решение у меня уже давно готово, и на следующее утро я выступил в поход во 
главе усиленной парашютно-десантной роты. Ливенского известили и к 
установленному сроку должен был ждать во главе построенной и готовой к движению 
колонны. К тому времени доклады его носили пессимистический характер. Стояла 
несусветная жара, трусы, майки и носки истлевали в считанные дни. По каким-то 
там причинам около трех недель в полк не завозили белье. Не было белья в полку, 
не было в батальоне, не было у Ливенского. Владимир Ильич докладывал, что 
солдаты несут службу по форме раз: трусы, каска, пистолет, с вариациями, 
например: резинка от трусов, та же каска, бронежилет на голое тело, автомат. 

Скрупулезного, глубоко уважающего военную форму майора Ливенского от этих 
вынужденных нововведений тошнило - рота дозрела по всем статьям. 

Был разгар лета и разгар минной войны. Практически каждый день поступали 
сведения о подорвавшихся машинах, БТРах, людях, ослах. Нарастающим итогом шли 
телеграммы, в категорической форме требующие при любых перемещениях войск 
выбирать маршруты вне дорог. 

Туда мы прошли красиво. Маршрут был километров на пять подлиннее, но 
практически ни разу ни на одну дорогу мы не вышли и как результат - ни одного 
подрыва. Впереди на двух танковых тягачах шли саперы. Когда до места встречи 
оставалось метров семьсот, саперы проложили маршрут по склону пологого холма. 
Подножие холма огибала широкая разбитая дорога, за нею находился кишлак. Через 
10 минут мы встретились с Ливенским. Еще минут 10 ушло на перестроение двух 
колонн в единую. 

Наблюдатели доложили, что все кругом спокойно. Кроме того, несмотря на утро, 
было уже очень жарко. Я дал команду: 

- Людей на броню. Доложить готовность к движению. 

- Готов! 

- Готов! 

- Готов! - зафиксировал шлемофон. 

- Вперед! 

Тягачи, а вслед за ними вся колонна, втянулись в только что проложенную колею, 
считая ее безопасной. Подошли к холму. По склону прошли два танковых тягача, 
саперный БТР. Четвертым прошел я, пятым - начальник штаба. 

Шестой шла машина командира третьей роты. Я практически закончил огибать холм, 
по границе пыли показалась машина начальника штаба. В это время за холмом тяжко 
и мощно грохнул взрыв, подняв в воздух столб пыли и дыма. 

- Стой! К бою! 

Но боя не случилось. То ли смерть таилась на склоне холма с незапамятных времен,
 то ли за те считанные минуты, когда я перестраивал колонны, "умельцы" из 
ближайшего кишлака успели заложить в колею фугас - так и осталось не выясненным.
 Но... шестая машина взорвалась. Именно в шестой машине один из солдат себя 
скверно чувствовал. Попросил разрешения остаться в машине и остался слева сзади 
на месте старшего стрелка. Фугас тоже рванул слева сзади - прямо под его 
сиденьем. Результат - сидевший на броне командир роты старший лейтенант В. М. 
Пинчук и командирское отделение расшвыряны взрывом в разные стороны. Разлетаясь,
 они, по словам наблюдавшего подрыв начальника штаба, несмотря на взрывную 
очумелость, не забыли передернуть затворные рамы, и, шлепнувшись куда и на что 
Бог послал, откатились от места падения в сторону и изготовились к стрельбе. 
Это класс: синяки и шишки будем считать потом, но сначала будет бой, и те, кто 
из него выйдет, почешут ушибленные места. Так должно поступать солдату. 
Механик-водитель получил сильную контузию, но не одного ранения, а 
солдат-парень был в каске... Осталась каска, в ней голова, а от головы ниже - 
какие-то окровавленные ремешки и ошметки. Тела не было... 

Останки солдата собрали в плащ-палатку. Подорванную, не подлежащую