понедельникам не подаем". 

Мороз, тяжелая выкладка, беспрестанное движение, напряжение - все это отнимало 
много сил и требовало компенсации. Сухпайки быстро иссякли. Были подлизаны все 
корочки, крошечки, огрызочки. Метель и ... вперед, вперед! Вперед, она по 
прогнозу скоро кончится. А как только - так сразу - будут вам и вертолеты, 
будут вам и сухпайки, а пока - вперед. 

Навсегда осталось тягостное ощущение своего бессилия перед природой. Что хочешь 
делай: стучись головой о скалу, волком вой, топай ногами. Можешь в истерике 
забиться. А ей, природе, на тебя - пигмея - наплевать, ей угодно вот так вот 
завывать и систематически насмешливо швырять пригоршни колючего снега в твою 
обветренную физиономию с лопнувшей и раздвоенной, как у зайца, нижней губой. 

В застывших в метельной круговерти кишлаках не было дикого и ничего; ни людей, 
ни скота, за исключением козлов - черных, лохматых, похожих на чертей, с 
налитыми кровью глазами. Козел, он и есть козел. В нормальном человеческом 
обществе он как продукт питания - ничто, на них, на козлов, так по привычке и 
смотрели. Несколько позже, когда все, от комбата до солдата, убедились, что 
ничего другого нет и, судя по делам в небесной канцелярии, в ближайшем 
обозримом будущем не предвидится, козлы предстали в совершенно ином свете. С 
них стали сноровисто снимать шкуры. Сначала тебя тошнит от того, что нестерпимо 
хочется есть, потом от того, что ты без хлеба и соли откусил кусок бывшего 
козла. Народ и тут приспособился. Пальцами одной руки, как прищепками, зажимал 
нос, а второй сноровисто убирал козлятину. Тут главное - не принюхиваться. Так, 
воюя невесть с кем, добрались почти до середины ущелья, до того места, где оно 
резко сужалось и раздваивалось. 

Тут сразу масса позитивных событий произошла: прекратилась, наконец, чертова 
метель, удалось совершенно точно сосчитать людей и с великой радостью убедиться,
 что все живы, никто никуда не завалился, не выпал. Спустился с гор осатаневший 
от голода и холода третий батальон. Сел долгожданный вертолет с вожделенными 
сухпайками. Но сели, наконец, и аккумуляторы. Тоже нестрашно. Ширина ущелья, по 
которому мне предстояло лезть дальше, не превышала 250 метров, а это уже и 
голосом управлять можно. Не без напряжения, но можно. В общем, все хорошо. Тут 
еще доктор подрулил: 

- Товарищ капитан, вот вертолетчики комбату посылку передали! 

- Что это за добрая душа? Неужели командир полка? 

- Нет, не командир! 

- А кто? 

Они чего-то сказали, но я за грохотом движка не расслышал. 

- Ладно, все равно спасибо! Раздели, Гера, промеж всех по-братски,сказал я. 

Гера был настоящий десантник. Он знал два действия арифметики: отнимать и 
делить. Он тут же отлистнул всему управлению по восхитительно оранжевому 
апельсину, по паре галет и куску колбасы. После козлятины это было чудо. 

- О, товарищ капитан, а тут на дне, похоже, здоровенный шматок сала! 

При слове "сало" солдаты разом прекратили чистить апельсины. 

- Не, не, это вечером, - возразил я, - это не спеша. Дружный горестный вздох по 
поводу такой жестокости. Последний солдат отшвырнул от себя корку и вытер о 
штаны пальцы. Жизнь снова была прекрасна и удивительна. Солдат-десантник, 
вооруженный сухпайком, непобедим! 

Третий батальон, отзавтракав, отобедав и отужинав за три дня, понежился на 
солнышке полчасика и полез в свой отрог. Разделились афганцы. Их две роты и 
управление ушли с третьим батальоном, одна рота осталась у меня. Все в 
соответствии с ранее разработанным планом. Тронулись в гору и мои: первая и 
вторая роты. 

Какой-то философ представлял жизнь в виде полос: черного, серого и белого цвета 
разной ширины. Пожалуй, он прав. Расслабились немного - и будет! Не успели мы 
продвинуться по ущелью и семьсот метров, как подорвался на фугасе танк. 
Достаточно удачно наехал на мину внешней стороной гусеницы: улетело два катка, 
метра полтора гусеницы, экипаж впал в состояние "повышенной веселости". 

Подрыв послужил как бы сигналом к открытию огня. Со склонов, из домов по нам 
били со всей пролетарской ненавистью. Но без метели уже проще. Находящиеся на 
склонах подразделения обозначили себя дымами. Авианаводчик навел на цель две 
пары вертолетов МИ-24. Одновременно огонь вели два уцелевших танка, "Агээсники",
 минометчики. Один из танков Т-62 вел огонь, заняв позицию на небольшом, очень 
плоском поле под чисто символическим прикрытием двух или трех чахлых деревьев.