если офицер дошел до того, что, кроме кулака, не осталось аргументов, - напиши 
рапорт и уходи из армии, а тут вдруг моя многолетняя теория так некрасиво 
разошлась с практикой. 

Но странное дело: утром на построении батальона я не обнаружил ни одного нового 
синяка - драки неожиданно прекратились. Более того, пока я обходил строй 
батальона, меня сопровождали восхищенные взгляды. Сделав вид, что ничего не 
замечаю, и отдав распоряжение по завершению получения имущества, вооружения и 
боеприпасов, я срочно взялся разбираться, в чем же дело. Оказалось, что в 
команде, которую я уложил вечером, собрались быстро снюхавшиеся "львы". Тем, 
что все они полегли после первого же удара, были восхищены не только их 
сослуживцы, но и они сами. Психологическая обстановка в батальоне вмиг 
изменилась. Комбат был признан исключительно нормальным, и всем было 
рекомендовано его неукоснительно слушаться и не гневить. Я тут же положил на 
стол командира полка рапорт с просьбой предоставить мне две недели на боевое 
сколачивание батальона. Командир полка дал 10 дней. 

Назавтра в 4 часа утра батальон был поднят по тревоге и со всей техникой и 
вооружением, полевыми кухнями, в полном боевом составе, оставив на хозяйстве 
трех хромых, совершил 5-километровый марш и сосредоточился в предгорье, на 
пустынной, испещренной неглубокими рытвинами и промоинами равнине размером до 5 
км по фронту и до 8 в глубину. Куда хочешь стреляй, куда хочешь води. Был там 
неприятный кишлачок. Я поставил против него в боевое охранение взвод, и 
проблема была снята. 

Целый день с часовым перерывом на завтрак, обед, ужин по особому плану батальон 
занимался: перебегал, переползал, окапывался, водил. На базу вернулись в 22 
часа. Я построил батальон и объявил, что до тех пор, пока техника не будет 
заправлена и обслужена, оружие не вычищено - спать никто не ляжет. Поскольку 
обстановка боевая - по-другому нельзя. Энтузиазма это не вызвало никакого. 
Заморенные дневными занятиями солдаты демонстративно медленно взялись 
обслуживать технику и чистить оружие. Я их не подгонял. Закончили в 1 час 30 
мин. В 4 часа батальон был снова поднят и опять вышел в поле, целый день 
занимались, вернулись около 22 часов. Те же самые слова о необходимости 
вычистить оружие и обслужить технику, но совершенно другая реакция. Народ 
сообразил, что чем медленнее будет идти обслуживание и чистка, тем меньше 
времени останется для сна. Я сделал широкий жест: поднял батальон не в 4, а в 5 
часов. В последующем начал просто возвращаться несколько раньше. В результате 
10-дневных занятий все без исключения военнослужащие батальона приобрели, 
восстановили устойчивые навыки в действии с техникой и при вооружении; стреляли 
из всех видов оружия. Каждый солдат швырнул оборонительную и наступательную 
гранату и тем самым избавился от вечного солдатского суеверного страха перед 
ней. 

Совместное преодоление трудностей закалило и сплотило все взводы и роты, 
заставило их подружиться. Какой-либо мордобой прекратился вообще. Синяки за 10 
дней сошли, и передо мной были совершенно другие люди, другой батальон. 
Батальон, с которым я был готов воевать. К исходу занятий у всех, начиная от 
комбата и кончая солдатом, не было ни капли лишнего жира. Приобретенная 
уверенность всех в своем оружии с лихвой компенсировала проявленную мной 
жестокость. Мне простили все. Завершил я период боевого сколачивания 
проведением ротных учений в предгорье. Интересно, что мишени лепили из кусков 
толя, фанеры, картона. Ни до, ни после я такого больше не видел. Я доложил 
командиру полка о готовности батальона. Он назначил контрольно-проверочные 
занятия. Но тут случилось упасть лицом в грязь. К тому времени я уже в полку 
прославился не самым лучшим образом: исследуя хозяйство батальона, установил, 
что необходимо построить новый туалет. Начальник штаба батальона еще до моего 
прибытия придержал четырех увольняющихся в запас. Я их озадачил: как только 
отроете и построите свободны. Ребята были крутые, целый день старательно 
демонстрировали принципиальное нежелание что-либо делать. Целый день я делал 
вид, что ничего не вижу. На завтра, осатанев от такого невнимания и неуважения, 
прикинув, что я еще месяц могу ничего не увидеть, они схватились за кирки, ломы,
 лопаты и устремились на отведенный мною участок. К обеду я сделал вид, что 
вспомнил об их существовании, пришел посмотреть, что у них получается. Картина 
была печальная: грунт не приведи господи, кирка и лом отскакивали, как от 
резины, лопата вообще снимала миллиграммы. Бойцы отрыли по окопу для стрельбы с 
колена, а задача была поставлена отрыть окоп для стрельбы с лошади стоя. До 
необходимой величины котлована было ужасно далеко. Кроме того, они были все в 
кровавых мозолях, при моем приближении встали, зло фыркая и косясь на меня 
осатанелыми глазами. Поняв, что из такой работы ничего путного не выйдет, я 
изменил решение. Разметили 28 шурфов, изготовили приказ по полку о проведении 
взрывных работ, хлопцы оживились. Копать шурфы - это не котлован. Довольно 
скоро, в течение двух дней, их подготовили. Меня попутал бес в лице командира 
инженерно-саперной роты Володи Гарасюка. Бес нашептал, что с ВВ у нас 
перерасход, и предложил исполнить котлован с помощью трофейных итальянских 
противотанковых мин. В этой итальянке 5,2 кг взрывного вещества повышенного 
могущества. Заложили, соединили, забивочку сделали с водой, как положено, 
утрамбовали. Выставили оцепление. Я лично нажал кнопочку. Котлован получился 
совершенно замечательный. Это мы увидели, когда пыль осела. Но попутно 
выяснились некоторые негативные последствия. Все стекла в полку, которые