"на пределе" - это очень мягко сказано. Сотни парашютистов тащило по площадке. 
Десантники помогали друг другу гасить купола. Мне сразу же вспомнилось 26 мая, 
так как впечатления были еще свежи в памяти. 

В воздухе обстановка была тоже не сладкая. Купола сильно раскачивало. Ветер был 
какой-то злобно-порывистый и, как потом выяснилось, превышал предельно 
допустимые нормы. Скорость отдельных порывов достигала 10-11 метров в секунду. 
Парашютисты сходились, и смотреть нужно было в оба. При приземлении мне повезло.
 Я шлепнулся на раскаленную щедрым украинским солнцем дорогу, покрытую толстым 
(10-12 сантиметров) слоем пудрообразной пыли. Пыль смягчила удар, но везение 
тут же кончилось. Ветер дул вдоль дороги. Я пошел, как глиссер: взрезал эту 
пыль, дышать стало совершенно нечем. 

Всех нас воспитывали в том духе, что парашют всегда нужно беречь и резать его 
можно только в самых крайних случаях. Тут я решил, что такой момент настал. 
Перевернулся на спину, достал нож и приготовился полоснуть по стропам. Но 
дорога неожиданно повернула, и парашют врезался в большой куст. Я, не выпуская 
ножа из рук, мгновенно вскочил и, забежав против ветра, погасил парашют. 

Я огляделся по сторонам. Количество освободившихся от подвесной системы 
десантников все возрастало, и они помогали очередным приземляющимся гасить 
купола. 

А тем временем все новые тройки АН-12 осуществляли выброску парашютистов. Мне 
торопиться было некуда, и я стал наблюдать за десантированием. Вдруг увидел 
заходящего на меня солдата, который шел на землю боком и даже не пытался 
развернуться по ветру. Не исключено, что он получил травму при отделении от 
самолета, и я решил его поймать. Солдат ударился о землю в 50 метрах от меня. 
Купол был мгновенно подхвачен порывом ветра и с большой скоростью двигался в 
мою сторону. Я схватил купол за вытяжной парашют и попытался развернуть купол 
против ветра. Но порыв ветра был настолько сильным, что мне это не удалось. Не 
сумев развернуть купол, я полез под кромку, продолжая удерживать вытяжник двумя 
руками. Выбравшись из-под кромки, я узрел бойца, который стоял на четвереньках 
и смотрел на меня совершенно бессмысленным взглядом. "Забегай!" - прокричал я, 
но солдат не отреагировал. Я повторил команду - та же реакция. На третий раз я 
решил привлечь его внимание с помощью жеста, и опять та же реакция. Тут ветер 
подул сильнее и вырвал у меня из рук вытяжник. Образовалась интересная 
композиция: наполненный ветром купол, стропы, идущие к солдату, и внутри этого 
пучка строп - я. Стропы звенят под ногами, стропы хлопают возле головы, и вся 
эта система с неимоверной скоростью мчится по полю. 

Более дурацкое положение трудно себе представить. Сам залез в капкан, из 
которого трудно выбраться. Но, на мое счастье, промчались мы не более 100-120 
метров. За что зацепился парашют, не помню, но этих мгновений хватило, чтобы я 
рыбкой выскользнул из капкана, с яростным облегчением вцепился в вытяжник. Тут 
и солдата скачка по полю привела в чувство, и он, вскочив на ноги, забежал 
против ветра. Наконец вдвоем мы погасили купол. Если бы кто-нибудь засек, с 
какой скоростью я бежал, то могло быть покушение на мировой рекорд. 

Я объяснил солдату популярно и красочно, что о нем думаю, и двинулся в сторону 
сборного пункта. 

Десантирование завершилось, и, к счастью, погибших на этот раз не было. Но три 
человека сломали по две ноги. Около двадцати - по одной, несколько человек - 
руки и ключицы, майор доктор умудрился оторвать порядочный кусок верхней губы и 
перешел в разряд вечно улыбающихся, а уж в той или иной степени ободраны были 
все. 

Но... Начинались учения. На краю площадки взревели танковые двигатели, и 
танковый полк пошёл в атаку на парашютно-десантный. На широком фронте огромная, 
лязгающая гусеницами, щедро гремящая выстрелами туча пыли накатилась на полк, 
все покрылось мраком и мглой. Будь этот бой реальным, трудно сказать, чем бы он 
закончился. Я дальше 50 метров ни вправо, ни влево ничего не видел. Подозреваю, 
что сидящие под раскаленной броней танкисты видели еще меньше, и как никого не 
раздавили в этой неразберихе - для меня до сих пор остается загадкой. "Огонь" 
велся весьма интенсивно с обеих сторон, посредники в конечном итоге отдали 
предпочтение десантникам. 

Выполнив ближайшую задачу, выйдя в пункты сбора, полк начал, как принято, 
зализывать раны. Лесок, на опушке пень, на пне стоит обычная алюминиевая 
солдатская миска, наполненная йодом. У миски - фельдшер-солдат совершенно 
непроницаемым лицом, в руках квач - лучина с намотанным бинтом. К нему - 
длинная очередь травмированных. Фельдшер макает лучину в миску и мажет 
ободранные места очередному страдальцу. Слышится зубовный скрежет, и округу 
оглашает сочный русский мат, хохот, обычные солдатские подначки. 

Но к вечеру черниговцы-десантники начали оглаживать свои перышки. Как-никак 
родная земля. Остатки вечера, частично ночи, ушли потом на приведение внешнего 
вида в порядок, и утром большой колонной полк двинулся в Чернигов. Встречали 
десантников с оркестром, море цветов, улыбок, теплые речи.