Бросив ее, я побежал в поле. Наперерез мне уже шла военторговская ГАЗ-66. Из 
кабины остановившейся машины вывалился курсант Горошко, совершенно ошарашенный. 
Я заглянул в кузов и увидел на дне в ворохе купола чьи-то выглядывающие сапоги. 
"Кто в кузове и почему на дне?" 

- Старшина Оськин, - последовал ответ. - Он погиб. 

Я совершенно автоматически прыгнул в кузов, разгреб парашют. Действительно, 
лежал Оськин. Ощупал грудную клетку, вроде цела, зато череп под пальцами дышал 
и вибрировал раздробленными костями. Как я узнал потом, парашют проскочил мимо 
А-образного столба на бетонных опорах, а старшина на страшной скорости врезался 
в бетонную грань. Смерть наступила мгновенно. Оськину шел 22-й год. 

Я отправил Горошко с трупом на сборный пункт и побежал в поле. 

Вскоре выяснилось, что погибло еще трое. Курсанта Пертюкова захватило двумя 
стропами за шею и удавило, еще один курсант врезался в большой 
наковальнообразный камень, и рог вошел прямо в голову. Во лбу курсанта зияла 
огромная дыра. Но, пожалуй, самую мученическую смерть принял курсант Николай 
Лютов. Его протащило 3,5 километра по полю, потом по луговине, парашют пронесся 
над речкой, и Лютов врезался в противоположный берег, своротил добрую тонну 
земли, дальше его дотащило до деревни, и там он наделся глазом на железную 
скобу, крепящую штакетник к металлическому столбу. 

Когда Лютова нашли, сапог на нем не было, комбинезон был стерт выше колен, а на 
пальцах ног торчали голые кости. 

Прыгавшие в потоке два офицера тоже были травмированы. Старший лейтенант С.
Пинчук сломал плечо, а Ю.Попов ударился головой о кочку и дальше, уже 
потерявшего сознание, парашют тащил его по земле. Шел Попов в кильватере за 
Лютовым, и спас лейтенанта пастух, который прямо на мотоцикле врезался в 
парашют. 

Пастуха, мотоцикл и Попова тащило еще некоторое время, пока парашют не 
запутался в мотоцикле и не погас. 

Четыре курсанта получили серьезные травмы и были госпитализированы. А 
физиономии, локти, колени ободрали все без исключения. И тут нам икнулась 
аэродромная неразбериха, о которой я уже упоминал. Мы не знали, кто жив, кто 
погиб, мы вообще не знали, кто прыгал. Пришлось пораненных людей строить и 
разбираться, кто за кем шел в потоке. 

Возникший ураган стих так же быстро и внезапно, как и начался. Через 10 минут 
над площадкой царствовал полнейший штиль, туча и вовсе исчезла, как будто ее и 
не было. На фоне этого полного безмолвия природы еще страшнее смотрелось то, 
что было содеяно при ее непосредственном участии. Судьба распределила все 
строго поровну: по два погибших с каждой роты, по два серьезно травмированных, 
по одному пострадавшему офицеру. 

На этом смерти не кончились. К тому времени многие курсанты были женаты, а 
поскольку мгновенно разнесся слух, что погибла, по крайней мере, половина 
первой и второй роты, у двух будущих мам случились выкидыши, а узнав о гибели 
единственного внука, умерла от разрыва сердца бабушка Пертюкова. Похороны 
описывать не хочу. 

Над плацем в училище стоял страшный погребальный плач родственников-погибших. 
Значительно позже это стало рядовым явлением: гибель, похороны, слезы, а тогда 
это было чрезвычайным происшествием. Мы сейчас утратили что-то большое и важное,
 перешли ту грань, которую людям переходить не следует. Общество, в котором 
происходит массовая систематическая гибель людей, течет кровь, льются слезы, - 
трудно назвать человеческим. 

То лето было ознаменовано для меня еще одним неприятным эпизодом. В июле я 
повез курсантов на стажировку в Псковскую воздушно-десантную дивизию. Они 
должны были в качестве командиров взводов осуществлять подготовку 237-го полка 
и ряда частей дивизионного подчинения к учениям и принять в них участие. 
Особенностью готовящихся учений было то, что 76-я воздушно-десантная дивизия 
носит почетное наименование Черниговской и традиционно, на протяжении ряда лет, 
укомплектовывалась солдатами из самого Чернигова и его окрестностей. Десантный 
полк должен был десантироваться на полигон близ Чернигова. Естественно, в 
родных краях ударить в грязь лицом было нельзя. Поэтому подготовка к учениям 
шла с особым подъемом. Перед началом учений курсантов распределили по ротам. 
Как командир роты я осуществлял общий надзор и первый и последний раз в жизни 
прыгал на учениях из любви к искусству, как свободный художник, так как 
курсанты были в подчинении других командиров. 

При подходе к площадке приземления техник предупредил нас, что ветер на 
площадке на пределе, и порекомендовал быть максимально собранными при 
приземлении. Отделившись от самолета и обозрев с воздуха площадку, я понял, что