объяснений. Сами старались сделать так, чтобы командир был доволен. В нашем 
сознании он имел на это все права, так как являл собой образец начальника, 
живущего по правилу: "Делай, как я!" 

Хорошо помню мой первый прыжок с парашютом в училище. Нужно сказать, что после 
неудачной попытки освоить набегом парашютное дело, перелома и больницы у меня 
появилась боязнь земли. Я боялся не прыжка, не полета в воздухе, а именно 
приземления. В конце сентября мы закончили теоретическую подготовку, и командир 
роты объявил, что теперь переходим к практике. Рано утром нас подняли по 
тревоге. Плетнев отдал команду: "Хромые и немощные, на склад 
парашютно-десантного имущества для загрузки парашютов". 

Рота без парашютов должна была добираться до парашютодрома. По дороге несколько 
раз мы развернулись в боевой порядок, отразив атаку мнимого противника. По 
прямой до парашютодрома три километра, а мы пробежали вдвое больше. 

Поскольку первый прыжок положено было совершать без оружия, то мы сложили его 
на поле и сдали под охрану. Надели парашюты типа Д-1-8, в просторечии именуемые 
"Дубом". Такое название они получили из-за того, что были громоздкими, тяжелыми,
 один перкалевый купол весил 16 килограммов да плюс еще семь килограммов 
запасной парашют. 

На поле стояла готовая к взлету эскадрилья АН-2. В самолет садились по девять 
парашютистов и десятый выпускающий. Все это время, когда готовился, прыгал и 
летел, меня сверлило одно тревожное чувство - чувство земли. Я не думал о 
прыжке, не сомневался, что парашют откроется, Д-1-8 при принудительном 
раскрытии предельно надежный парашют, хотя неуправляем, и приземлиться можно 
было только там, куда занесет. В голове - одна мысль: "Как я приземлюсь?.." Мне 
казалось, что опять должно произойти что-то непредвиденное. Совершенно спокойно,
 почти автоматически я толкнулся левой ногой и прыгнул в рассветную осеннюю 
прохладу. Чем ближе был к земле, тем больше страх. Повезло. Я приземлился на 
сухое, слегка кочковатое, очень мягкое и удивительно уютное, как мне тогда 
показалось, болото. Психологический барьер исчез как-то очень просто и 
ненавязчиво. Позже всякое бывало, но такого страха перед землей, как на втором 
прыжке, я больше никогда не испытывал. 

Полтора месяца до середины октября бегали мы марш-броски и кроссы. На фоне 
всеобщей попутной физической тренировки. Это когда в баню бежишь моешься, в 
бане - моешься и из бани бежишь - моешься. Главное воспоминание того периода - 
это непроходящее чувство голода. И кормили, в принципе, неплохо, и чайная 
работала, но все постоянно были голодны. Пока не втянулись. Такая насыщенная 
спортивно-спартанская жизнь привела к тому, что 17 человек из роты написали 
рапорта и были отчислены. Зато оставшиеся приобрели шкуру и пятки носорога. 
Произошла естественная селекция: все, кто погнался за легкой романтикой 
красивой офицерской жизни, отсеялись, рота сплотилась, и через полтора месяца 
это были уже другие люди, готовые к трудностям и испытаниям. 

Испытания нам пришлось преодолевать уже в октябре. На третьем курсе случилось 
ЧП. Во время огневой подготовки пропал пистолет Макарова. Сутки весь батальон 
искал исчезнувшее оружие: прочесывали лес километр за километром. Нашелся 
пистолет в лагере. Кто-то, испугавшись, подкинул его в бачок для окурков, в 
курилку. Комбат подполковник Алексей Степанович Карпов, чтобы объяснить 
доходчиво, что воровать оружие нехорошо, принял решение: всему третьему курсу 
совершить марш-бросок "по полной боевой" по маршруту Сельцы (учебный лагерь) - 
Рязань, через Ульевую, что означало ни много ни мало - 70 километров. Первый 
курс стоял и смотрел во все глаза. А комбат подумал немного и добавил, что и 
первый курс для профилактики тоже совершит марш-бросок. Комбат для нас был если 
и не богом, то по табели о рангах стоял где-то рядом. 

Марш-бросок подразумевал преодоление "зон заражения", то есть нужно было бежать 
часть пути в ОЗК (общевойсковой защитный комплект). Если для третьего курса это 
было делом привычным, то для нас, первогодков, задача на пределе возможного. За 
сутки мы преодолели 70 километров пути. Финишировали под Рязанью. Оставшиеся 
три километра уже шли, но так, что два крайних поддерживали среднего. Помню, в 
училище я входил, неся два автомата и гранатомет, и был этим страшно горд. 

После осенней физической подготовки мы попали в совершенно иной мир. Начались 
лекции. Мы сидели в теплых классах и вспоминали - как о чем-то далеком - об 
осеннем лагере. Переход от огромных физических нагрузок к учебникам-задачникам 
по математике и физике был разительным. Мы вспоминали о тех, кто сломался на 
первых физических испытаниях, и где-то даже жалели их, ощущая гордость, что 
прошли, выдержали и дожили до спокойной училищной жизни. Хотя это спокойствие 
тоже было относительным. Как только выпал снег, мы стали тренироваться ходить 
на лыжах. Согласно учебному плану рота в среднем раз в два месяца выходила на 
учебный центр на 2 - 3 недели. Как некогда Николай I провел прямую линию, по 
которой построили первую железную дорогу Петербург - Москва, так брал линейку и 
наносил Плетнев по прямой на карте маршруты движения роты. На определенный 
отрезок пути один из курсантов назначался командиром роты. Ему вручались карта, 
компас и ... единоначалие. Никто не подсказывал - это было обязательным 
условием. На ведущего роту курсанта возлагалась полная ответственность. Если