проходных тропинок. Населяли хутор самые разные люди, начиная от самых 
добропорядочных, кончая самыми криминогенными. Жил этот хутор, как осаженная 
крепость, экономили все и вся, никаких лишних движений, и вот прекращается 
вечером подача электроэнергии, в головах мгновенно аналогия: февраль, Сумгаит, 
тоже прекращение подачи электроэнергии, и через двадцать минут начало дикой 
резни. Хутор встал на дыбы! Мужчины с топорами, кольями, дробовиками, воющие 
какими-то нечеловеческими голосами женщины, зашедшиеся в диком, истерическом 
плаче дети. Солдат охранявшего хутор батальона буквально рвали на части. 
Каждому хотелось, чтобы танк стоял у него во дворе. Танками почему-то называли 
БМД, объяснять разницу было бесполезно. Главное, говорили они, башня, гусеницы, 
пушка есть - значит, маленький танк. 

Каждый требовал, чтобы в его дворе было минимум два солдата, лучше отделение. 
Солдат спрашивали: "Научил ли тебя дяденька взводный стрелять? Сколько у тебя 
патронов?" Сколько бы ни было патронов, все равно говорили: "Мало!.. Бери еще...
" 

Напряжение и истерика стремительно нарастали. Я поднял по тревоге весь батальон,
 оцепил район, привел в готовность номер один все резервы и пошел к первому 
секретарю райкома Афиятдину Джалиловичу Джалилову. Афиятдин Джалилович мужчина 
был крупный и видный, с исключительно откормленной физиономией и дивным цветом 
кожи. В районе он был до определенного момента царь, бог и даже несколько выше, 
но в сложившейся обстановке как-то потух и съежился. Тем не менее многолетние 
привычки и традиции продолжали действовать. Все без исключения посетители, 
включая второго и третьего секретарей, входили к нему, за три метра до двери 
согнув спину в вежливом поклоне, примерно в 30 градусов. Неслышно открывая на 
себя первую дверь, ведущую в кабинет, деликатно постучав костяшкой согнутого 
пальца во вторую, и выходили тоже задом, принимая нормальное положение в 
какой-то одной им известной точке, метрах в трех от двери. Когда я спрашивал 
его, почему к нему, первому секретарю райкома, входят, как к султану, он 
пожимал плечами и объяснял, что так уж сложилось исторически. 

Мне доставляло массу удовольствия входить к нему. Первую дверь я открывал шумно,
 без стука нажимал пальцем на ручку второй и открывал ее ногою. Здоровался с 
порога и проходил без приглашения, садился к столу. Его это дико злило, это 
было видно по его лицу, с которого при каждом моем приходе исчезал здоровый 
румянец, но он мне ничего не говорил. Я, по его понятиям, был не рядовой хам, 
но за моей спиной была сила!.. 

Я вошел, присел и начал: "Афиятдин Джалилович, в Армянском хуторе погас свет!.. 
Там дикая паника. Давайте будем меры принимать..." 

В общем, я зашел к нему озабоченный одним - поскорее подать электроэнергию, 
прекратить этот вопиющий кошмар. Я рассматривал его как союзника в этом. 
Встречен же я был лучезарным взглядом и ответом, который поразил меня до 
глубины души. 

- Александр Иванович! Ну что вы беспокоитесь, надо же экономить электроэнергию. 


На меня мгновенно накатила волна дикой, но почему-то холодной злобы. Я достал 
пистолет, положил его перед собой. В руках я его удержать не мог, он почему-то 
жег пальцы. 

- Ты летать умеешь? - проговорил я. 

Он начал заикаясь: "Кы-кы-как?" - "Розы" на щеках его увяли. 

- А вот так, если сейчас с балкона - вверх или вниз полетишь?.. 

Что-то в моей природноласковой физиономии и голосе было такое, что крылья носа 
и лоб Афиятдина Джалиловича мгновенно покрылись испариной. Сработало, очевидно, 
все вместе: "ты", пистолет, голос, выражение лица. В воздухе повисла тяжелая 
пауза... 

- Так вот, если летать не умеешь, бери любые телефоны извони. Через час свет 
должен быть. Ни слова по-азербайджански. Первое предупреждение рукояткой по 
зубам, второго - не будет. 

Как он звонил - это была симфония!.. Исключительно на русском языке в считанные 
минуты он отдал десятки указаний. Через 42 минуты подача электроэнергии была 
восстановлена, напряжение спало, люди медленно, но успокоились, разошлись по 
домам. 

При желании везде и во всем можно найти смешную сторону. Здесь смешным было то 
(насколько я назавтра разобрался), что имела место рядовая авария на подстанции.
 И при любых других условиях обстановки она была-бы спокойно и без суеты 
исправлена, побурчали бы немного и тут же забыли. Но насилие, зримо и ощутимо 
висящее в воздухе, сыграло свою роль.