значительной огневой подготовки атаковывали передний край, вклинились в него, 
достигли второй траншеи, но прорвать оборону не смогли. Батицкий, так же как и 
Андреев, жаловался на неподавленный, губительный огонь противника. 

Таким образом, задача дня в полосе наступления трех дивизий оказалась 
невыполненной. Наибольшего успеха достигли мы, но и он был незначителен. 

Должен сказать, что хотя в своих докладах и донесениях мы все еще оперировали 
полками и батальонами, но по существу это были уже не полки и не батальоны, а 
только их наименования. До начала наступления наши батальоны имели не более чем 
по сотне человек. В результате ожесточенного боя их численность сократилась 
наполовину, а то и больше. Ни вторых эшелонов, ни резервов мы не имели. 
Артиллерия израсходовала почти все свои запасы, а больше снарядов не поступало. 
Отсюда можно судить о наших возможностях к концу первого дня наступления. 

В течение ночи удалось только слить некоторые малочисленные подразделения, 
назначить новых командиров вместо выбывших из строя, подтянуть материальную 
часть, привести людей в порядок, накормить их, предоставить им небольшой отдых, 
закрепить захваченное. 

А противник за ночь воздвиг позади третьей траншеи на протяжении трех 
километров снежный вал по типу прошлогоднего под Веретейкой. Этот вал явился 
для нас серьезным дополнительным препятствием. Он маскировал огневые средства и 
обеспечивал скрытый маневр как вдоль фронта, так и из ближайшей глубины. 

Весь второй день ушел на борьбу за третью траншею. Пехота Казанского полка 
местами вклинилась в траншею, но полностью очистить ее так и не смогла - не 
хватало сил. 

Укрываясь за валом, гитлеровцы поливали огнем из пулеметов и автоматов. 
Усилился и их артиллерийско-минометный огонь. 

Плотность обороны противника на угрожаемых направлениях нарастала с каждым 
часом. 

С 17 февраля гитлеровцы начали вытягивать свои силы из "демянского мешка". Мы 
своевременно узнали об этом, но сделать ничего не могли. Стены "рамушевского 
коридора" сдерживали наш натиск. Удержать "коридор" для противника значило 
обеспечить планомерный вывод своих сил из опасного "мешка". Поэтому 
сопротивление гитлеровцев было исключительно ожесточенным. 

И третий день не принес нам успеха. После полудня на НП позвонил Арефьев и 
сообщил, что получена шифровка, касающаяся лично меня. 

- Что там такое? - спросил я. 

- Приезжайте, ознакомьтесь сами, а по телефону говорить не могу, ответил 
Арефьев. 

До самого вечера терзался я мыслью: "Что же это может быть?" Долго тянулось 
время, пока я наконец не оказался в своем блиндаже. 

Новость была неожиданной. Приказом фронта я освобождался от командования 
дивизией и назначался командиром другого соединения. Это соединение 
располагалось за Полой, севернее Васильевщины, и утром следующего дня должно 
было перейти в наступление с целью прорыва фронта на том участке "коридора". 

Раздумывать было некогда. Наскоро попрощавшись с боевыми товарищами, я выехал с 
адьютантом к новому месту назначения. 

Грустно было расставаться с родной дивизией. Позади остались два года 
совместной работы с большим коллективом, из них - полтора года напряженной 
фронтовой жизни... 

На следующий день соединение, которым я теперь командовал, совершило прорыв 
фронта и, развивая успех, первым вышло 28 февраля на берега Ловати. 

Туда же вышла и наша старая дальневосточная дивизия. Командовал ею теперь 
полковник Корнилий Георгиевич Черепанов. 

Почему же не была уничтожена демянская группировка противника? Почему ей 
удалось выйти из-под ударов наших войск? 

Ответы на эти вопросы наша военная печать дала вскоре после окончания Великой 
Отечественной войны. Мне, участнику боев у "рамушевского коридора", остается 
только подтвердить серьезные ошибки, допущенные командованием Северо-Западного 
фронта и командованием наступавших армий как при подготовке, так и в ходе 
операций. 

Наиболее крупным недочетом явилось то, что ни в одной из трех операций,