- Когда я пришел в себя и осмотрелся, то увидел, что Ванька уже мертвый, а у 
меня кисть левой руки - фью-фью, - свистнул он. - Но я и одной рукой дотащил 
Ваньку до самого переднего края. Ах, как он подвел! И зачем нам было в блиндаж 
лезть? - в недоумении спросил он у самого себя. 

"Какой исполинский дух! - подумал я. - У него пол-руки нет, а он стоит, 
покуривает и рассказывает о бое, как о будничном, простом деле". 

И еще тягостнее становилось на душе оттого, что мы, имея таких прекрасных людей,
 никак не можем выполнить своей задачи. 

- Почему в медсанбат не направили? - спросил я у раненого. - Заражение может 
быть! 

- Не знаю почему, - махнул моряк здоровой рукой. 

- Возьмите его с собой, подвезите. Пожалуйста! - стала умолять медсестра. 

- Куда мы сможем подвезти его? - спросил я у адъютанта. 

- Домчим, товарищ полковник, до командного пункта, а оттуда направим его в свой 
медсанбат, - сказал Пестрецов, которому очень хотелось помочь раненому. 

- Ну ладно, садись, моряк, рядом со мной! - сказал я. - Сейчас мы тебя мигом 
доставим. 

В штабе у нас не было сведений о ходе боя дивизии Розанова за истекший день. То 
ли его части дерутся за Сорокинo, то ли они обошли сорокинскии опорный пункт с 
запада и с востока и проникли в глубь обороны, то ли застряли в первых траншеях 
- из штаба дивизии Розанова нам ничего толком сообщить не смогли. 

Управление войсками у Розанова было организовано очень плохо. Подразделения и 
части перемешивались, проложенная наскоро связь поминутно рвалась, глубокий 
снег и болота мешали подвозу боеприпасов, выносу и эвакуации раненых. 

В значительной степени это были результаты поспешного и неорганизованного ввода 
в бой. 

Весь второй день наступления наша дивизия вела напряженную борьбу за вторую 
вражескую траншею. Мы несколько раз занимали ее, и несколько раз противник 
выбивал нас оттуда ожесточенными контратаками. Сопротивление гитлеровцев 
нарастало. 

К концу дня наша пехота окончательно выдохлась; артиллерия, израсходовав свои 
небольшие запасы, замолчала. 

Находившаяся справа от нас дивизия наступления не вела, а у Розанова дела 
обстояли хуже, чем у нас. За ночь там навели порядок, но силы дивизии были уже 
подорваны, материальные средства израсходованы, и новый день успеха не принес. 
Бой, как и у нас, замер в первых траншеях. 

Продолжало греметь только левее, в направлении главного удара армии, но и там 
бой шел с гораздо меньшим, чем вчера, напряжением. По всем данным, и второе 
наступление, не получив достаточного развития, начинало затухать. 

Этот день я также провел на своем НП, волновался, переживал, принимал меры, по 
изменить ничего не мог. 

Неудачи раздражали и подавляли морально. Невольно на память приходили бои 
прошлой зимы. Они тоже не давались легко, но были все-таки более успешны. 

"Тогда нам удавались прорывы, почему же они не удаются сейчас, когда опыта у 
нас стало больше? - спрашивал я сам себя. - В прошлую зиму во многих боях 
удачно применялась внезапность, мы с успехом использовали огонь орудий прямой 
наводки. Почему же ничего не получается теперь?" 

Отчасти это объяснялось коренными изменениями, происшедшими в обороне 
противника. 

В прошлую зиму гитлеровцы не имели сплошной линии обороны. Она состояла из 
отдельных опорных пунктов, главным образом населенных пунктов, далеко 
отстоявших друг от друга и связанных между собой только слабой огневой системой.
 Опорные пункты легко можно было изолировать один от другого и захватывать по 
очереди. Именно так были взяты Калинцы, Любецкое, Веретейка, Лялино, Горбы. 

Теперь же все изменилось: образовался сплошной фронт с непрерывными траншеями и 
ходами сообщения, которые связывали опорные пункты и делали их более 
устойчивыми.