соседей. Пришлют выписку из приказа, вот и все, комбинируй как знаешь. Если 
интересуешься, что будет делать сосед, то сходи к нему сам и узнай, а его 
добрая воля - сказать тебе это или не сказать. А как у тебя с людьми? 

- Хвалиться нечем, ниже среднего. Хоть и в обороне лежим, а потери несем каждый 
день. Люди выбывают, а пополнения не поступает. 

- А у меня совсем людей мало, - вздохнул Штыков. -Плоховато дело и со снарядами.
 

Переговорив о делах, мы перевели разговор на знакомых нам офицеров. 

- Скажи, пожалуйста, как у тебя мой Чуприн поживает? -спросил я Штыкова. 

- Аа-а!.. Алексей Иванович! Ну, это молодец! За такого командира, откровенно 
говоря, я тебя благодарить должен. Сейчас на полк его поставил, думаю, 
справится. Да, ты знаешь, - Штыков улыбнулся, - он теперь отец, сынишка у него 
растет, Алексей Алексеевич. 

Так беседовали мы со Штыковым дня за два до начала наступления, не предвидя, 
как и когда оно начнется и во что выльется. 

А началось оно очень просто и еше проще закончилось. 

Был получен приказ, в котором указывались задача и время начала действий и 
давалась выписка из плана артиллерийского наступления. 

Согласно плану за продолжительной артподготовкой должен был последовать огневой 
налет по переднему краю, а вслед за ним бросок пехоты в атаку. 

Но в бою всё приобрело иной вид, чем на бумаге. 

Рано утром, до начала артподготовки, я был на своем НП, в двух километрах к 
северо-западу от Сорокино, у отметки 59,5. 

Началась артподготовка. Реденько, один за другим, проносились над головой 
снаряды и падали на широком фронте, создавая видимость не артподготовки, а 
пристрелки. 

- Какой же толк от вашего огня? - спросил я у Носкова. 

- А что же я могу поделать? - ответил он. - Снарядов мало. 

- Мало снарядов, так надо бы и время брать меньше, вместо сорока минут хватило 
бы пятнадцати. 

- На меня не обижайтесь, товарищ полковник, я здесь ни при чем, сказал Носков, 
- план прислали сверху, армейскую операцию планировала армия, а не мы. 

Он был прав. 

Наступило время огневого налета. Огонь несколько усилился, но опять это было 
совершенно не то, чего ожидала изготовившаяся к атаке пехота. В атаку она 
поднялась не дружно. Ее бросок к окопам противника был встречен шквалом 
неподавленного огня, и она тут же вынуждена была залечь в снег и окапываться. 

Наблюдая за всем этим, я нервничал, ругался с командирами полков, вызывал к 
проводу комбатов, но был бессилен что-либо изменить. 

Подчиненные реагировали на мои требования по-разному. 

- Заикин! Почему не атакуете? - спрашивал я у командира Карельского полка. 

- Сильный огонь не дает пехоте подняться. 

- Подавляйте его и атакуйте! 

- Стараемся, но не можем. Подавите, пожалуйста, артиллерию и минометы. Почему 
молчит наша артиллерия, почему она не хочет помогать пехоте? 

- Помогает, как может. Подавляйте своими средствами и атакуйте! Алло!.. Алло!.. 
Николай Васильевич! - звал я. -Карельцы никогда не подводили, они и сейчас не 
должны подвести! Алло!.. 

Но Заикина у телефона уже не было. Он совершенно не выносил, когда я случайно в 
бою называл его по имени и отчеству. Он считал тогда наши дела настолько 
плохими, что хватал автомат, срывался с места и бежал в один из батальонов, 
чтобы участвовать в бою лично. 

- Черепанов! Почему не атакуете? - спрашивал я командира Новгородского.