Общая глубина оборонительной полосы немецкой дивизии достигала восьми - десяти 
километров. 

Наша дивизия, форсировав болото Невий Мох и спустившись к югу, в первых числах 
февраля оказалась перед этой новой полосой обороны. Попытка Новгородского полка 
прорвать оборону с ходу и овладеть Любецким и Большим Калинцом успеха не 
принесла. Сосредоточившись восточное Большого Калинца, полк приступил к более 
тщательной подготовке. 

Севернее Новгородского полка, против Любецкого, сосредоточивался Казанский полк.
 

Еще севернее для обеспечения правого стыка с соседней армией вышел армейский 
лыжный батальон. 

Дивизионная школа младшего начсостава блокировала опорный пункт Пустынька. 
Левый сосед - дивизия Штыкова, используя наше выдвижение на юг, освободила 
Вершину и Высочек, срезала выступ и, выравнивая фронт, выходила своим правым 
флангом к линии железной дороги. Ее передовые части ввязались в бой за станцию 
и поселок Беглово. 

Генерал Берзарин торопил меня с прорывом, но нас задерживали дороги н 
подъездные пути к районам сосредоточения, сковывал глубокий снег. Надо было 
подтянуть артиллерию и тылы, подвезти боеприпасы, продовольствие. 

Перемещение нашей дивизии и ее подготовка к прорыву не остались незамеченными. 
Противник производил артиллерийско - минометные налеты по исходному положению. 
Новгородский полк дважды подвергался бомбежке. Медлить с атакой было нельзя, и 
Новгородцы атаковали. Однако, к большому нашему огорчению, задачи своей они не 
выполнили и Большим Калинцем не овладели. Полк израсходовал свыше тысячи 
снарядов и мин, но этого количества оказалось слишком мало. 

Гитлеровцы приспособили для обороны дома, разместились в полуподвалах н на 
чердаках, за всем наблюдали и поливали нас прицельным огнем. Нашим 
подразделениям не удалось преодолеть открытого заснеженного поля, которое 
отделяло исходное положение от населенного пункта. Обычные приемы атаки не 
привели к успеху. Надо было искать что-то новое, более действенное. 

Целый день мы с Шабановым, командиром полка и начартом изучали огневую систему 
противника, планировали новые варианты штурма. Всесторонне оценив обстановку, 
решили, что для успеха необходимо повысить действенность своего огня и 
сократить время броска в атаку. 

К этому выводу мы пришли сами, другой нам подсказал генерал Берзарин, прибывший 
в дивизию на следующий после атаки день. 

Я доложил командарму наш новый план. Если в предыдущей атаке участвовало шесть 
рот, то теперь число их сокращалось до трех. Зато исходное положение для броска 
мы при помощи отрытых в снегу траншей приблизили до ста метров. Артиллерийское 
обеспечение оставалось прежним, артиллерия подготавливала атаку с закрытых 
позиций. 

Выслушав меня, командарм, хотя и не возразил против плана, но, как мне 
показалось, не совсем остался доволен им. 

- Обидно, товарищ генерал, что мы никак не можем пробить брешь в обороне, - 
откровенно признался я. 

- А сделать это все-таки надо, - заметил Берзарин. 

- Да, но как? 

- Пушками. 

- Снарядов маловато, товарищ командующий, - вставил Иноходов. 

- А вы пушки поближе подвиньте, тогда и снарядов потребуется меньше. 

"Конечно, если вести огонь прямой наводкой, тогда, пожалуй, и можно было бы 
выкурить немцев", - подумал каждый из нас. Но в то же время эта мысль 
показалась странной. Применять дивизионную артиллерию для стрельбы прямой 
наводкой по противнику, засевшему в жилых постройках, нам еще не приходилось. 

- Жалко построек, товарищ командующий. Наши крестьяне десятками лет строили, а 
мы разрушать станем, - сказал Иноходов. 

- А вам людей не жалко? Сколько вы их здесь потеряли? Останутся в живых люди, 
дома построят новые, а вот если людей не станет, то строить уже будет некому.