андр Иванович обиделся за недооценку
своих заслуг, а обидевшись, пустился во все тяжкие, стал выпивать, грубить
и нарушать дисциплину. Понимать его  так  -  значит  очень  упрощать  этот
сложный характер. Конечно, он был обижен, но не за то, что "мало дали",  а
за то, что припомнили старое. "И команде скостили, а она-то  при  чем?"  -
говорил он мне. Вины он с себя никогда  не  снимал,  хотя  и  считал,  что
январский поход - достаточное искупление всех его прошлых провинностей. Он
знал случаи, когда высшие награды получали настоящие штрафники, осужденные
за тяжкие преступления, и недоумевал. Концы  с  концами  не  сходились,  и
ответа на свои недоуменные вопросы он ни у кого получить не смог.
   Что же случилось с подводным асом, с подводником  N_1  (этих  званий  у
него никто отнять не может)? Попробую во всем этом  разобраться,  опираясь
на признания самого Александра Ивановича и  на  свидетельства  людей,  его
близко знавших. И начну, нарушая хронологию, с последнего похода "С-13".
   "С-13" вышла в море 20 апреля, раньше никак нельзя было: потрепанные во
время последнего похода механизмы требовали ремонта. На  этот  раз  ремонт
производился не  своими  силами,  а  на  прекрасно  оборудованных  финских
заводах "Валтион Лайва Теллака" и "Крейтон Вулкан", занял  он  около  трех
месяцев. Нельзя сказать, что все  эти  месяцы  команда  бездельничала,  но
свободного  времени  стало  заметно  больше.  Александр  Иванович,  всегда
следивший  за  тем,  чтобы  команда  не  болталась  без  дела,  был  лишен
возможности проводить тренировки с прежним размахом и сам впервые за много
лет был обречен на непривычную для себя праздность. А где праздность,  там
и скука. Он не работал  и  не  отдыхал  -  для  активных  натур,  подобных
Маринеско, это состояние опасное. Появились деньги -  и  немалые,  на  эти
деньги куплена автомашина, через несколько дней игрушка ему уже  приелась,
ездить было некуда и не к кому. За время подготовки к  апрельскому  походу
Александр Иванович еще не давал серьезных поводов  для  недовольства.  То,
что в апрельском  походе  участвовал  начальник  подводных  сил  Балтфлота
контр-адмирал  А.М.Стеценко,  вряд  ли  можно  рассматривать   как   форму
контроля,  "обеспечивать"  Маринеско  не  нужно  было.  Но  сам  Александр
Иванович воспринял появление  на  лодке  старшего  начальника  болезненно.
Теперь ему всюду чудилось недоверие.
   Выход в море совпал с награждением корабля орденом Красного Знамени,  и
экипаж  был  настроен  по-боевому.  Мечтали  в  новом   походе   завоевать
гвардейское звание. Но поход  не  оправдал  надежд.  Нельзя  сказать,  что
надежд не оправдали подводники, поход этот не увеличил боевой счет "С-13",
но принес свою пользу, даже после  9  мая  лодка  оставалась  на  позиции,
выполняя ту самую незаметную, но необходимую работу,  какой  в  преддверии
войны занимался Маринеско на "малютке".  А  по  своей  напряженности  этот
поход не уступал предыдущим. Лодка ни разу не вышла в торпедную атаку,  но
по количеству атак, которым  подвергалась  она  сама,  можно  понять,  что
пришлось испытать экипажу. За десять дней, с 25 апреля по 5 мая, подводная
лодка "С-13" уклонилась в общем и целом от четырнадцати выпущенных по  ней
торпед. Трудно предположить,  что  под  конец  войны  немецкие  подводники
разучились стрелять: четырнадцатью торпедами можно потопить целую эскадру,
и если ни одна из них не попала в "С-13",  то  этого  никак  не  объяснить
везением. Гораздо правдоподобнее  самое  простое  объяснение  -  сказались
бдительность и отличная выучка экипажа.
   Почему в этом последнем походе "С-13" ни разу не вышла в атаку? Об этом
пусть судят специалисты. Сам Александр Иванович от ответа на  этот  вопрос
уклонялся. Нетрудно понять, почему. Как сложились отношения  между  ним  и
ныне покойным контр-адмиралом, мы не знаем и никогда не узнаем, все споры,
а они несомненно были, происходили с глазу на глаз в командирском  отсеке,
при задраенных переборках, и до экипажа доносились только слабые  отзвуки.
Пересказывать эти споры, даже в доверительной беседе,  Александр  Иванович
считал  некорректным.  В  случае  настоящего   конфликта   у   него   было
предусмотренное уставом право - записать  в  корабельный  журнал,  что  он
снимает с себя командование. С этого момента  экипаж  выполнял  бы  только
указания старшего начальника. Такой записи сделано не было,  а  кивать  на
других, вышестоящих или нижестоящих, было  не  в  правилах  Маринеско,  он
привык всю ответственность брать на себя. У команды, а она, как  известно,
все видит и все примечает,  осталось  в  памяти,  что  командир  в  первой
половине похода был хмуроват и реже, чем обычно, появлялся в отсеках,  это
отражалось и на настроении команды, а затем  все  утонуло  в  объединившей
всех, от адмирала  до  матроса,  радости  Победы,  долгожданной  Победы  с
большой буквы. Отпраздновали это великое событие, лежа  на  грунте,  но  с
соблюдением всех правил и предосторожностей, обязательных в боевом походе;
о том, чтобы покидать боевые посты и свободно передвигаться по  лодке,  не
могло быть и речи, поздравлять командира и друг друга ходили из  отсека  в
отсек по очереди. Команде было выдано  по  сто  граммов,  но  и  без  того
настроение у всех было превосходное. Маринеско еще раз ощутил,  как  любит
его и гордится им вся команда, но в такой день хочется большего.  Хотелось
замешаться в самую гущу победившего народа, все равно где, в  Москве  или,
еще лучше, в Берлине, увидеть ее,  эту  долгожданную  Победу,  воочию,  но
Маринеско уже понимал, что  возвращение  лодки  на  базу  будет  не  таким
праздничным, как в феврале.
   Впрочем, и  самое  возвращение  затянулось.  Несмотря  на  повсеместное
прекращение военных действий, командование сочло нецелесообразным досрочно
отзывать подводные  лодки  с  занимаемых  позиций,  и  Александр  Иванович
зако