ы),  -  нам  сразу  стало  ясно,  что  оптимальнейший  из  задуманных
вариантов - пересечь курс цели в 30 кабельтовых по  носу  -  неосуществим.
Цель была обнаружена  в  20  кабельтовых,  для  выхода  в  атаку  носовыми
аппаратами  времени  не  оставалось.  Немедленно  командир  принял  другое
решение - пересечь курс цели за  кормой.  Это  решение  меняло  весь  план
атаки, но имело и свои преимущества; в частности, оно  давало  возможность
точнее определить курс  цели.  Александр  Иванович  скомандовал  "лево  на
борт!", и с этого момента началась погоня,  в  чем-то  схожая  с  недавней
погоней за лайнером. Опять  полный  ход  в  крейсерском  положении,  опять
форсируем двигатели,  чтобы  выжать  из  них  девятнадцать  узлов.  Только
видимость лучше, чем в ту снежную  ночь,  и  приходится  помнить,  что  на
близком расстоянии от цели движется  сильное  охранение.  Как  было  потом
установлено, шли новейшие эсминцы типа "Карл  Галстер",  снабженные  всеми
современными  средствами  наблюдения  и   обнаружения.   Охранение   очень
затрудняло выбор способа атаки и расстояния, с какого следовало  стрелять.
Вы, конечно, знаете: подводные лодки стреляют  торпедами  с  дистанции  от
четырех до восемнадцати кабельтовых. Подойти ближе - можно  пострадать  от
взрыва самим, стрелять издалека - больше  шансов  промахнуться.  Маринеско
решил  стрелять  кормовыми.  В  этом  тоже  был  известный  риск:  носовых
аппаратов четыре, кормовых - два. Четыре больше двух; если по  арифметике,
то вдвое, в бою же таблица умножения подвергается существенным коррективам
в  зависимости  от  конкретной  обстановки.  Бесспорно,  выпустить  четыре
торпеды вместо двух заманчиво - резко  повышается  вероятность  попадания.
Если же из двух торпед в цель попадет только одна - этого может  оказаться
недостаточно, чтобы потопить такой крупный корабль. И  все-таки  Маринеско
решил стрелять кормовыми. На расстоянии четырех  -  шести  кабельтовых  от
цели шел сильный конвой, и невероятно,  чтобы  он  не  сделал  выводов  из
ошибок конвоя,  сопровождавшего  "Густлова".  Конвой  очень  мешал  лодке,
невозможно было, оставаясь незамеченными, повернуть  на  боевой  курс  для
стрельбы четырьмя. Решаясь на двухторпедный залп, Маринеско рассчитывал на
то, что стрельба будет снайперской. Было у атаки кормовыми аппаратами  еще
одно преимущество - она позволяла быстрее уйти в открытое  море  и,  таким
образом, оторваться от преследования. Повторить принесшие успех при  атаке
на "Густлова" хитроумные маневры  было  невозможно.  К  тому  же  командир
отлично понимал: даже за несколько дней, прошедших после атаки на  лайнер,
немцы сделали свои выводы. Оперативный режим стал заметно жестче,  усилена
поисковая ударная авиация, в море высланы дозоры,  Поэтому  мы  больше  не
ходили прямыми  курсами,  и  командир  даже  в  свежую  погоду  вел  лодку
противолодочным зигзагом".
   Слушая Николая Яковлевича,  отмечаю  одну  общую  для  всех  участников
похода черту. О личной храбрости командира  они  не  говорят.  Она  -  вне
обсуждения. Если же они хвалят его за смелость - то за смелость решений.
   Храбрость бывает разная. Когда в дни моей молодости о  ком-то  говорили
как о человеке безрассудно храбром, я воспринимал это как высшую  похвалу.
И лишь  позже,  в  годы  войны,  стал  понимать,  что  трезвый  расчет  не
противоречит храбрости. Безрассудство предполагает забвение опасности,  но
не большее ли мужество проявляет командир-подводник, ни на минуту о ней не
забывающий, но умеющий противопоставить ей  свое  хладнокровие  и  высокий
профессионализм? Настоящие герои часто принимают опасные  решения,  но  не
потому, что они  опасные,  а  потому,  что  они  оптимальные.  Все  как  в
шахматах: тот, кто хочет выиграть у сильного партнера,  должен  рисковать.
Чем крупнее цель, тем сильнее охранение. Беседуя с моряками,  вернувшимися
из боевого похода, я почти никогда не  слышал,  чтоб  кто-нибудь  объяснял
свой успех храбростью. Всегда целесообразностью. Здесь  нет  противоречия,
война  показала:  в  большинстве  случаев  смелые  решения  оказываются  и
наиболее целесообразными.
   "Залп, произведенный из кормовых аппаратов в  02  часа  50  минут,  был
исключительно метким. Попали в цель обе торпеды, взрыв был такой силы, что
крейсер затонул в течение считанных минут. С мостика "С-13" были видны два
высоких султана, а затем один за другим раздались еще три мощных взрыва, -
вероятно,  детонировал  боезапас.  На  этот  раз  Маринеско  предпочел  не
маневрировать в подводном положении, а, пользуясь замешательством в  стане
противника, резко оторваться от района атаки. Вместо  срочного  погружения
он скомандовал "полный вперед!" и на полном крейсерском ходу под  дизелями
ушел в открытое море".
   Маринеско еще не знал ни названия, ни класса потопленного им судна,  но
не сомневался, что это был крупный военный корабль. Таким образом,  "С-13"
точно выполнила боевой приказ: искать и уничтожать в первую очередь боевые
корабли, а также  корабли,  перевозящие  войска.  Как  стало  впоследствии
известно,   на   борту   вспомогательного   крейсера   "Генерал   Штойбен"
водоизмещением  14660  тонн  находилось  около  четырех   тысяч   отборных
фашистских войск.
   У "С-13" еще оставались торпеды, но автономность лодки  была  полностью
исчерпана и пришло время возвращаться на базу. У командира было  легко  на
душе, он имел все основания рассчитывать на сердечную и даже торжественную
встречу. Успех его окрылил, и он всячески давал понять экипажу,  что  этот
поход не последний, до конца войны лодка успеет еще раз выйти в море.
   Встретили вернувшихся с победой и впрямь хорошо. Рандеву  обошлось  без
недоразумений. Командир дивизиона А.Е.Орел  вышел  на  ледоколе  встречать
"С-13" и, сойдя на лед, крепко обнял Маринеско. Торжества были скромные, в
чужо