, что артиллерийская дуэль  между  подводным  и  надводным  кораблями
возможна, она все-таки исключение, а не правило. Классической  формой  боя
для подводной лодки остается торпедная атака. Но  исторически  сложившиеся
стереотипы  иногда  оказываются  сильнее  логики  фактов,  и  мне  не  раз
приходилось слышать, что торпедная атака подводной лодки больше напоминает
нападение из-за угла, чем честный поединок.
   Есть и  другой  стереотип,  мешающий  неосведомленным  людям  правильно
понимать и оценивать искусство и мужество подводников. С тех пор как войны
приобрели глобальный характер, наряду с уничтожением  войск  и  укреплений
противника  все  большие  усилия  отдаются  разгрому   его   промышленного
потенциала. В отличие от прошлых  веков  исход  войны  решает  не  столько
численность войск, сколько их техническая оснащенность. Поэтому  объектами
нападения становятся не только войска на линии фронта, но и тылы -  прежде
всего аэродромы, промышленные предприятия, коммуникации и жизненно  важные
центры, а в море помимо боевых кораблей - танкеры и транспортные суда.  Во
время войны мне не приходилось  выслушивать  сомнений  в  праве  подводной
лодки,  речь  идет,  конечно,  о  моральном  праве,  топить  любое  судно,
оказавшееся в отведенном ей командованием квадрате,  но  в  мирное  время,
когда отошло былое ожесточение, приходится  сталкиваться  с  людьми,  чаще
всего с молодыми, которые осторожно, в полувопросительной  форме,  ставили
под сомнение это моральное право. Сталкивался с такими людьми и Маринеско,
эта тема возникала и в наших беседах, вот почему я  решаюсь,  вместо  того
чтоб с чужих слов описывать гибель "Густлова",  пересказать  то  немногое,
что я слышал от него самого.
   - Когда я слышу разговоры о моей  везучести,  меня  они  не  сердят,  а
смешат. Я не  Суворов,  хотя  тоже  мог  бы  ответить  по-суворовски:  раз
повезло, два повезло, положите что-нибудь и на умение... Но когда до  меня
доносится  шепоток:  а  не  варварство  ли  подкрадываться  к  беззащитным
торговым судам и отправлять их на дно? - меня этот шепоток  оскорбляет  до
глубины души. А еще говорят так: то ли дело гордые соколы,  наши  летчики,
там честный поединок, побеждает сильнейший... Я летчиков уважаю, а в одном
отношении даже завидую - они дерутся  на  глазах  у  всего  народа,  любой
мальчишка понимает, что такое  воздушный  бой.  Правда,  насчет  "честного
поединка" обольщаться тоже не следует: случится троим напасть  на  одного,
нападут за милую душу... Почему-то часто забывается, что основная  ударная
сила воздушного флота не истребители, а штурмовики  и  бомбардировщики,  и
что по сравнению с торпедой  обычная  авиабомба  -  оружие  гораздо  более
опасное для мирного населения. В военное время море не место для прогулок,
а театр военных действий.  Всякий  корабль,  вышедший  в  море,  выполняет
военную  задачу,  даже  если   этот   корабль   не   военный,   а   только
военизированный. Всякий  человек,  ступивший  на  палубу  такого  корабля,
понимает, что он может стать объектом атаки - и с воздуха,  и  из  морских
глубин. О каком невооруженном  противнике  может  идти  речь?  Прежде  чем
добраться до противника, подводная лодка ежечасно подвергается смертельной
опасности от мин,  сетей,  катеров  -  охотников  за  подводными  лодками,
самолетов, береговой артиллерии... Намечая цель для атаки, командир твердо
знает: чем крупнее и значительнее цель, тем  сильнее  она  будет  защищена
конвоем из боевых кораблей. Против них одна защита - скрытность, маневр. Я
знаю,  какие  потери  несла  во  время  войны  наша  авиация,  но   потери
подводников не меньше, вспомните, что из всех "эсок" на Балтике дожила  до
Победы  только  одна  -  наша  "тринадцатая".  А  насчет  того,   что   на
транспортах, бывает, гибнут непричастные к войне люди...  гораздо  меньше,
чем при обстреле или бомбежке  городов.  Во  время  войны  суда  не  возят
пассажиров, отходя от пирса, они решают определенную военно-стратегическую
задачу  -  доставить  войска,  оружие,  боеприпасы,  сырье   для   военной
промышленности. Всякий, кто ступил на палубу такой посудины, знает, на что
он идет. Настоящий моряк это понимает  и  никогда  не  будет  болтать  про
беззащитность. После мобилизации, в  сорок  шестом,  я  плавал  помощником
капитана на сухогрузном транспортном судне. Рейсы однообразные:  Ленинград
- Щецин и обратно. Грузы были разные,  но  обратным  рейсом  всегда  брали
уголь, грузили уголь пленные немцы, их  тогда  в  Польше  было  много.  За
погрузкой я наблюдал сам. Ходил в рабочем кителе,  но  с  орденом  Ленина.
Перед обедом подходит  ко  мне  боцман  и  показывает  мне  на  одного  из
грузчиков - будто бы  этот  немец  меня  знает  и  хочет  поговорить.  Это
показалось мне странным - знакомых немцев, помнится,  у  меня  никогда  не
было. А боцман твердит свое:  встречался,  говорит,  с  Маринеско  и  хочу
сказать ему два слова. Ладно, говорю, пригласи его ко мне в  каюту.  Вошел
ко мне человек среднего роста,  белобрысый,  лицо  обветренное.  Вытянулся
по-военному, щелкнул  каблуками.  Представился:  обер-лейтенант  такой-то.
"Это правда, что вы Маринеско?" - "Да, -  говорю,  -  Маринеско".  -  "Тот
самый "Густлов" капут?" - "Было дело", - говорю. "Можно пожать вашу руку?"
Разговорились. Оказалось, что  этот  немец  -  обер-лейтенант,  подводник.
Фашистом никогда не был. Служил в учебном отряде подлодок в Пиллау, должен
был идти со своим отрядом на  "Густлове",  но  в  последние  минуты  перед
отплытием получил приказ перейти на сопровождавший  "Густлова"  миноносец:
там заболел штурман. С мостика миноносца  видел  взрывы  наших  торпед,  а
затем участвовал в поиске и бомбежке "С-13".
   - И много бомб на вас сбросил миноносец?
   - Миноносцев было шесть. Сколько  бомб?  Не  считал.  Штук  двести,  не
меньше...
   Эта мирная встреча недавних противников произошла в сорок шестом,