| |
в. Он немного не дожил до встречи ветеранов "С-13" 1978 года, и я
искренне жалею, что не мог познакомиться с ним, о нем вспоминали с большим
уважением. Говорят, уйдя в отставку, он писал воспоминания о походах
"С-13", но след их затерялся.
Со старпомом было сложнее. Вместо ушедшего в морскую пехоту помощника
прислали нового, с другого флота, и с ним у Маринеско отношения сразу же
не заладились. Об этом мне забавно рассказывал Иван Малафеевич Шпанцев. У
акустиков острый слух, а рубка акустика помещается в командирском отсеке,
и он волей-неволей слышит больше, чем матросу положено.
"Новый взял очень жесткую линию, а Александр Иванович с ней не
согласился, дисциплина у нас и так была хорошая. Командир людям доверял.
Старпом был против того, что командир увольнял матросов в город: дескать,
у нас, где я служил, и офицеров не пускают. А наш ему со смешком: "У вас
там вымпела до самой воды висят, а мы, бывает, и вовсе не вывешиваем".
Мысль та, что мы флот воюющий и нам не до формальностей. Похоже, что
старпом ходил жаловаться на командира. Ну нет ни в чем согласия... А тут
как раз по соседству, на "С-4", случилась какая-то авария, налетела
комиссия, старпома сняли. Александр Иванович и воспользовался, стал
расхваливать своего: на вашу бы лодку да моего старпома, он бы у вас
порядок навел железный. И уговорил ведь, старпом ушел на "С-4", а на его
место командир взял Ефременкова с "М-96", с ним мы и ходили во все
походы".
Вернувшись с Большой земли, Маринеско ощутил новый прилив энергии.
В.Е.Корж вспоминает:
"В мае 1943 года я стал дивизионным механиком "эсок", мы стали чаще
видеться, а наши отношения стали еще теснее и дружественнее. Как-то
заговорили о литературе, и меня удивило, что Маринеско отнесся к этой теме
без всякого интереса: "Мне сейчас не до стихов".
- Что же тебя сейчас интересует?
- Многое. За сколько секунд трюмно-дифферентовочная помпа сможет
погасить положительную плавучесть подводной лодки типа "С" после
двухторпедного залпа на трехузловом подводном ходу. То же на
четырехузловом. То же на пятиузловом. Как командир корабля я обязан знать,
за сколько секунд моя лодка уйдет на глубину, безопасную от таранного
удара эскадренного миноносца".
Конечно, в ответе Маринеско был некоторый элемент бравады, литературу
он любил. Но бравады совершенно искренней. В то время он считал себя не
вправе думать ни о чем, кроме будущих походов. Он был стянут, как пружина,
жаждал немедленного действия, и той весной ему даже в голову не приходило,
как далеки его замыслы от осуществления.
Я хорошо помню, какое гнетущее впечатление произвели на всех нас
тяжелые потери первого эшелона 1943 года. Лето было в разгаре, стало
теплее и сытнее, но подводникам от этого легче не становилось: скорбь по
погибшим товарищам, вынужденное бездействие - все это мучительно
переживалось и командирами, и матросами. Не надо понимать бездействие
буквально, корабельная жизнь безделья не знает, служба, дежурства, текущий
ремонт, политучеба, боевая подготовка занимают моряка от побудки до отбоя
Но боевая подготовка в военное время - не школьные занятия, накопленные
силы требовали выхода, опыт - применения Люди стали угрюмее и нервнее.
Теперь они жили не только ленинградской ситуацией, до них все отчетливее
доходили отзвуки гигантских битв на Большой земле. Советские армии
наступали - не хотелось плестись в обозе. Вскрылись чудовищные
преступления фашистов на оккупированных землях - они взывали к мести.
Почему "С-13" не попала в первый эшелон 1943 года и какова была бы ее
судьба, если б ее выпустили в море? Этого вопроса я Александру Ивановичу
не задавал. Но я хорошо себе представляю Маринеско в эти томительные для
его активной натуры летние и зимние месяцы. В той или иной мере одни и те
же настроения владели тогда всеми. Боевой пыл не угас, но напряжение
порождало усталость, полосы уныния сменялись полосами раздражительности,
не находящего себе выхода нервного возбуждения. Прорывалось иногда и нечто
болезненное. Выпивали в то время многие, и не для согревания, как в первую
блокадную зиму, а чтоб развеять тоску. За лето и осень сорок третьего
Маринеско дважды побывал на гауптвахте, а по партийной линии получил
сперва предупреждение, а затем и выговор. Причиной взысканий была не
выпивка сама по себе, пил в то время Александр Иванович не больше людей, а
в одном случае самовольная отлучка, в другом - опоздание. Выдумывать
уважительную причину для опоздания Александр Иванович не стал и честно
признался - проспал. Дал обещание исправиться. И слово сдержал. В мае
сорок четвертого заседавшая в Кронштадте парткомиссия бригады
подводных-лодок постановляет: "Выговор снять как с полностью искупившего
свою вину перед партией честной работой и высокой дисциплиной".
Всеведущий акустик Шпанцев комментирует (конец 70-х годов): "Насчет
того, что командир загуливает, мы не знали, выпившим на лодке не видели.
Знали, что семья у него в эвакуации, и, если говорить честно, многие
офицеры в то время были не без греха, ну мы догадывались, что и наш тоже.
Но когда появилась возможность, первый, кто вызвал свою семью, был
Александр Иванович. И вот еще черта - у прежнего командира после похода
была нехватка продуктов, а Маринеско, возвращаясь из походов, аккуратно
сдавал что положено, а вот те продукты, что команда не доела - вы ведь
знаете, в походе едят мало, - приказывал разделить поровну и раздать. И не
было
|
|
