щий момент.
   Подтверждает эту черту и другой эпизод -  о  нем  вспоминает  Александр
Петрович:
   "Появилось в местной газете сообщение, что создана общественная бригада
для исследования знаменитых одесских катакомб,  и  Саше  уже  не  терпится
побывать там, и непременно раньше, чем туда  придет  бригада.  Уговорил  и
меня. Откуда-то мы узнали,  что  в  нескольких  десятках  шагов  от  улицы
Короленко существует хорошо замаскированный вход в катакомбы,  туда  мы  и
направились, приняв в нашу компанию еще одного парня и  захватив  с  собой
фонарь, веревки, спички - все, что, по нашему мнению, входило в снаряжение
спелеологов. Нашли скрытый в кустарниках  вход  и,  расковыряв  заложенное
плитой и замазанное глиной отверстие, влезли в  узкий,  круто  уходящий  в
глубину коридор. Тишина. Было страшновато, но Саша был полон решимости,  и
мы двинулись в путь. Шли гуськом, молча, довольно долго. Еще страшнее  нам
стало, когда мы уперлись в выложенную камнем  стену  и  при  свете  фонаря
увидели запертую на висячий замок ржавую железную дверь. Почему-то на  нас
это особенно подействовало, и мы, переглянувшись, решили, что  для  начала
хватит. Двинулись обратно, ориентируясь на сквознячок,  отклонявший  пламя
свечи. А когда мы с облегчением вылезли на белый свет, то увидели ждавшего
нас у входа пожилого  мужчину.  "Вам  что,  жизнь  надоела?  -  сказал  он
сердито. - Там прячутся уголовники, и вообще вам там  делать  нечего".  Мы
припустились домой, но на другой день по настоянию Саши опять пришли  туда
(называлось это место почему-то "швейцарской долиной") с твердым решением,
несмотря на предупреждение, вновь спуститься в подземелье.  И  обнаружили,
что дыру не только заложили каменной плитой, но  и  зацементировали.  Саша
был очень недоволен и долго не оставлял мысли проникнуть в катакомбы".
   В одном из своих писем  ко  мне  сестра  Маринеско  Валентина  Ивановна
утверждает, что вскоре после описанного А.П.Зозулей эпизода Саша  все-таки
проник в катакомбы, водил туда свою компанию, в  том  числе  сестру  и  ее
подруг. Зная чрезвычайную  настойчивость  Александра  Ивановича,  я  готов
этому верить.
   При всей своей  детской  жажде  приключений,  заставлявшей  его  иногда
пропускать школьные занятия, Саша учился совсем неплохо и много  читал.  В
своей компании Саша первенствовал, никто лучше его не знал историю морских
экспедиций  и  биографии  знаменитых  мореплавателей.   Но   по-настоящему
определились интересы и стал складываться характер будущего подводного аса
с той поры, когда в его жизнь вошли корабли.
   Первыми кораблями для Александра Маринеско стали черноморские яхты.
   Яхты были белоснежные, легкокрылые. Кто из одесских ребят не  любовался
ими  с  берега.  Они  казались  сказочными  видениями,  недоступными   для
обыкновенных людей.
   Революция внесла в это представление существенные  поправки.  Для  того
чтобы яхты были белоснежными, во  все  времена  требовалось  много  черной
работы. Не бояться тяжелой и грязной работы  было  основным  и  на  первых
порах единственным условием  для  допуска  в  Одесский  яхт-клуб,  некогда
весьма дорогой  и  респектабельный.  Теперь  яхты  принадлежали  заводским
коллективам, но замкнутости не было, принимали всякого,  кто,  прежде  чем
кататься,  готов  был  повозить  саночки,  иными  словами  -  как  следует
поработать.
   Оба Александра учились в то время в школе водников на Приморской улице,
по соседству с яхт-клубом.  Большая  часть  учащихся  были  дети  моряков,
ребята бредили морем, шли  нескончаемые  разговоры  о  дальних  плаваниях,
океанских штормах, заморских землях; от этих  рассказов,  достоверных  или
фантастических, захватывало дух. "Многие уже  тогда  твердо  решили  стать
моряками, - пишет Александр Иванович. - Окончив  пятый  класс,  мы  думали
только о море, и первой морской школой для  нас  стал  Одесский  яхт-клуб.
Прежде чем выйти в море, пришлось здорово потрудиться. Весной мы  помогали
ремонтировать яхты, к началу навигации лучших из нас зачислили в  команды,
и все лето мы плавали, исполняя обязанности настоящих матросов".
   Подробнее о яхт-клубе рассказал  по  моей  просьбе  А.П.Зозуля,  и  его
рассказ помогает мне  увидеть  загорелого  маленького  крепыша  на  палубе
красавицы яхты по имени "Карманьола". Он "драит медяшку"  до  нестерпимого
блеска и поет. Еще не ставши юнгой, он уже матрос, ему доверяют дежурства,
он бесконечно горд доверием, и ему действительно можно  доверять:  у  него
унаследованный от матери зоркий хозяйский глаз и отцовские умелые руки. На
яхте он днюет  и  ночует;  строгая  мать  хоть  и  ворчит  иногда,  но  не
запрещает, как-никак она моряцкая женка и, может быть,  уже  догадывается,
что моряком будет и сын. Конечно, не подводником -  о  подводных  кораблях
она в то время, возможно, и не слыхивала, - а торговым моряком,  штурманом
или - поднимай выше! -  одним  из  тех  капитанов  дальнего  плавания,  на
которых с традиционным почтением взирает вся Одесса без  различия  пола  и
возраста.
   За одно лето подростки становятся заправскими моряками. Яхта изучена от
киля до клотика и, что самое радостное, начинает  их  слушаться.  В  конце
лета командир по имени Аркадий (единственный взрослый на яхте, фамилия его
не  сохранилась  в  памяти,  давно  это  было)  уже  заводит  разговор   о
соревновании с гордостью  Одесского  яхт-клуба  -  яхтой  "Коммунар".  Кто
быстрее - "Коммунар" или "Карманьола"? Обычно сдержанный,  Саша  Маринеско
приходит в неистовый восторг. Помериться силами с лидером, с  фаворитом  -
на меньшее он не  согласен.  И  сразу  начинается  тщательная  подготовка,
пров