ельный. Иван уговорил его бежать, и они бежали, переплыли Дунай, друг
остался  где-то  в  Бессарабии,  а  Иван  двинулся  дальше,  на   Украину,
по-тогдашнему - Малороссию. Конечно, ни о каком "политическом  убежите"  в
царской России он и не помышлял, весь  расчет  был  на  то,  что  в  такой
большой  стране  легче  затеряться,  раствориться,  исчезнуть,  и   расчет
оказался правильным, до 1924 года он не оформлял своего гражданства,  или,
как говорили в старину,  подданства,  и  первые  годы  старался  держаться
подальше от больших городов. Сохранилось  предание,  что  во  время  своих
скитаний он  встречался  и  беседовал  с  Алексеем  Максимовичем  Горьким.
Поначалу беглец тосковал по своей далекой родине и, прослышав  о  всеобщей
амнистии по поводу  какого-то  государственного  события,  сделал  попытку
вернуться в Румынию, но очень скоро  убедился,  что  для  таких,  как  он,
амнистия - самая настоящая западня, и ему пришлось бежать вторично.
   Кусок хлеба он находил везде - выручали умелые руки.  Человек,  знающий
толк в машинах, уже не бродяга, нужных людей обычно не спрашивают,  откуда
они взялись. В 1911 году на Полтавщине Иван Алексеевич (так его звали  уже
тогда) встретился с крестьянкой села Лохвицы Татьяной Михайловной Коваль и
вскоре  на  ней  женился.  Через  некоторое  время  молодые  переехали  на
жительство в Одессу, где Иван Алексеевич нашел  работу  но  специальности.
Там у них родились сын Александр и дочь Валентина.
   Я видел старые фотографии Сашиных родителей: бравый матрос в  цивильной
одежде, но с подкрученными вверх до  тогдашней  матросской  моде  усами  и
красавица украинка, черноглазая, с пышными косами, пара как  на  подбор  -
молодые, сильные,  осанистые.  Но  свидетельству  обоих  детей,  отец  был
пожизненно влюблен в свою жену, полюбил ее родню, очень быстро усвоил язык
и обычаи своей новой родины, охотно ездил летом  на  Полтавщину  и  вообще
стал,  как  говорится,  щирым  украинцем.  Татьяна  Михайловна  была   ему
преданной женой, родителями они были заботливыми, но по-разному  -  бывший
бунтовщик  и  государственный   преступник   оказался   очень   мягким   и
снисходительным отцом, мать была куда  построже,  и,  по  сохранившимся  у
детей воспоминаниям, у Татьяны  Михайловны  была  в  свое  время  довольно
тяжелая ручка. Мать намного пережила сына, я  видел  ее  в  Ленинграде  на
похоронах Александра Ивановича уже глубокой старухой. Держалась она прямо,
с  большим  достоинством   и   сразу   завоевала   почтительное   уважение
многочисленных друзей покойного.
   Человеческие характеры лучше всего познаются в  критические  для  жизни
страны  моменты.  Одесса   была   одним   из   первых   крупных   городов,
оккупированных в 1941 году войсками противника. Незадолго до начала  войны
Александр Иванович приезжал в отпуск, собирался пожить в  Одессе,  но  был
срочно отозван на флот. В июле Татьяна Михайловна с дочерью  Валентиной  и
двумя ее  детьми  была  эвакуирована  в  Мариуполь.  Но  вскоре  Мариуполь
оказался под ударом, и семья Маринеско совершила пеший двухсоткилометровый
переход до Мелитополя. Мать и дочь по очереди толкали  тачку  со  скарбом,
внучки всю дорогу шли пешком. У старшей девочки на ногах вздулись кровавые
волдыри,  и  Валентина  Ивановна  решилась  самолично  сделать   операцию:
выстирала тряпочки, прокалила на огне острый ножик... Через короткое время
оказался занят врагами и Мелитополь, все пути на север  были  отрезаны,  и
семья, продав на базаре  тачку  и  остатки  скарба,  налегке  двинулась  в
обратный путь, на Одессу.
   А Иван  Алексеевич  все  это  время  оставался  в  Одессе.  Свой  отказ
эвакуироваться он объяснял как-то туманно: "Та куды я пиду, я вже  старый,
хто меня зачепить..." - и, вероятно, у кого-то возникла  мыслишка:  уж  не
ждет ли Иван Маринеско своих румын? В самом  деле,  после  захвата  Одессы
оккупационные  власти  быстро  узнали  о  румынском  происхождении   Ивана
Алексеевича, его несколько раз таскали в сигуранцу и допрашивали, но,  как
видно, никакого проку от того не имели, пользу имели  одесские  партизаны,
таково, по крайней мере, мнение  всех  близко  знавших  его.  Старик  -  а
впрочем, не такой уж он был старик - явно придуривался,  горбился,  ходил,
опираясь на палочку; словом, всячески старался выглядеть более  дряхлым  и
больным, чем был на самом деле. С постоянной службы он сразу же  уволился,
чтобы оккупационные власти не мобилизовали  его  для  выполнения  каких-то
военных работ, и жил случайным заработком, перебиваясь с  хлеба  на  квас.
Зато он мог бывать в разных частях  города,  где  замешивался  в  толпу  и
заговаривал с людьми, с  кем  по-украински,  а  с  кем  и  по-румынски.  В
бомбоубежища спускался редко, на уговоры отшучивался: "Та чого  я  там  не
бачив? Шо мени зробыть, та я ж "заговоренный"..." Как видно,  заговор  был
некрепок, незадолго до освобождения Одессы Иван Алексеевич получил тяжелую
контузию, значительно укоротившую его жизнь. Что делал Иван Алексеевич  во
время воздушных тревог, мало кто знал, а сам он был неразговорчив. Бомб он
не боялся, гораздо страшнее было бы, если б этим вопросом заинтересовалась
сигуранца.
   Вот из такого крепкого материала были сделаны родители Саши, и сегодня,
вспоминая Александра Ивановича, я угадываю в нем глубоко заложенные  черты
и отца, и матери. Разные это были характеры, но по меньшей мере одна черта
была у них общая - ни кривить душой, ни отступать от своих решений они  не
умели. Вот у таких родителей в 1913 году (по другой версии - годом раньше)
появился на свет будущий подводник N_1.
   Александр Иванович говаривал, в шутку, конечно, что моряком  он  был  с
тех пор, как себя помнит. И в самом деле, по  отзывам  всех  знавших  его,
пловцом и ныряльщиком он был превосходным. И сегодня, мысленно  пробиваясь
чере