х заградителей. В прошлом торговый  моряк,  как  и  Маринеско,  после
демобилизации - историк флота, кандидат военно-морских наук,  он  и  после
переезда в Москву не переставал  принимать  участие  в  судьбе  Александра
Ивановича  и  бороться  за  восстановление  исторической  правды.   Михаил
Филиппович Вайнштейн, в годы войны дивизионный инженер-механик, - один  из
самых близких и преданных  друзей  Александра  Ивановича.  Во  время  моих
коротких  наездов  в  Ленинград  мы  неизменно   встречались   у   Михаила
Филипповича, жившего тогда в центре города, у Казанского  собора.  В  моем
дневнике за август 1960 года отмечены две встречи - 16-го и  29-го  числа.
Записи до обидного беглые, но и они будят память:
   "16.VIII. Ленинград. Звонил Вайнштейн,  вечером  встретился  у  него  с
Маринеско. От разговора о своих боевых походах и причинах  ухода  с  флота
А.И. решительно  уклонился,  только  под  конец  не  удержался  и  забавно
рассказал, как он "вымотал душу" у контр-адмирала Д.М.Стеценко,  пошедшего
с ним в мае 1945 г. в поход в  качестве  "обеспечивающего".  Рассказал  со
смехом, беззлобно. Говорить предпочитает о заводе, где он сейчас  работает
и интересами которого живет.
   29.VIII. Ленинград. Вечером был у Вайнштейна. Съехались подводные  асы:
Маринеско,  Грищенко,  Матиясевич.  Маринеско  рассказывал,  как  проходил
перевод на семичасовой рабочий день на ленинградских  заводах.  Рассказчик
он отличный".
   От этих встреч (и  от  ряда  последующих)  у  меня  осталось  смешанное
впечатление.  Александр  Иванович  бывал  весел,  но  его   не   оставляла
настороженность. Его радовало  дружеское  внимание  ветеранов,  но  он  не
рассчитывал, что в  ближайшее  время  в  его  судьбе  произойдут  какие-то
существенные изменения, а потому весьма неохотно касался своего  прошлого.
Всякий раз он подтверждал свою готовность помочь мне советом, но для этого
не было подходящей обстановки, мы все время были на людях.
   Однако кое-какие изменения после публикации поступивших  в  "Литгазету"
писем все же произошли. С.С.Смирнов, в то время главный  редактор  газеты,
обратился от имени редколлегии в соответствующие инстанции, и  вскоре  лед
тронулся: Маринеско было возвращено прежнее  звание,  появилось  несколько
газетных статей о подвиге "С-13". Из них две или три назывались одинаково:
"Неизвестный подвиг". За время, прошедшее между вторым и  третьим  сборами
ветеранов, Александр Иванович много раз имел возможность убедиться в своей
популярности. Популярности, конечно, неофициальной и  нередко  приносившей
ему вместо радости ненужные  огорчения.  В  различные  инстанции  полетели
письма и  ходатайства  о  присвоении  Маринеско  звания  Героя.  Александр
Иванович  о  них  не  знал  и  никак  в  них  не  участвовал,  но   всякий
становившийся ему известным отрицательный ответ ранил его жестоко. Зато на
третьем сборе, организованном Юнаковым с присущим ему размахом  (ветеранов
впервые пригласили с семьями), я видел, как в  лучах  всеобщего  признания
тает наледь, сковывавшая душу Александра Ивановича. Особенно  тронула  его
веселая церемония на пирсе: по обычаю военных лет ему как вернувшемуся  из
похода победителю был преподнесен живой поросенок.
   За прошедший год наши встречи с Александром Ивановичем становились  все
дружественнее, но какого-то необходимого мне, может быть и  ему,  главного
разговора все не получалось,  говорить  о  своем  прошлом  он  по-прежнему
избегал, а для сколько-нибудь серьезной консультации моей работы мне  надо
было по  меньшей  мере  ввести  его  в  курс  дела,  почитать  кое-что  из
написанного. Нужен был день (лучше два) без помех и без свидетелей.
   И вот такой день наступил.
   В начале ноября 1961 года я приехал в Кронштадт поработать и лишний раз
обойти от носа до  кормы  какое-нибудь  учебное  судно.  Остановился,  как
всегда, в крошечной одноэтажной гостиничке при учебном отряде.  Гостиничка
состояла всего из двенадцати номеров, называвшихся, впрочем, по-морскому -
не номерами, а каютами. В гостиничке этой я  живал  много  раз,  всегда  в
одной и той же каюте; несмотря  на  зарешеченные  снаружи  окна  и  весьма
умеренный комфорт, в ней хорошо работалось.
   Учреждением  этим  командовала  милая  женщина  по  фамилии   Ганичева,
совмещавшая в одном лице обязанности директора,  кастелянши,  истопника  и
уборщицы, приветливая и внимательная к постояльцам.
   Запись из моего дневника:
   "25 ноября. Кронштадт. Мокро, сыро, зима временно отступила.  Проснулся
оттого, что Ганичева пришла затопить печку. Сразу стало уютно, и я сел  за
стол с намерением переписать набело не меньше 15-ти  страниц.  Но  приехал
А.И.Маринеско. "Для выступлений на кораблях и в частях", как  значилось  в
удостоверении.
   Прежде чем отправиться в здание, где была объявлена беседа Маринеско  с
коллективом редакции, мы попили чайку и впервые  обстоятельно  поговорили:
Александр Иванович не только не забыл о своем обещании, но взялся за  дело
с поразившей меня энергией и  деловитостью.  Он  заставил  меня  читать  и
рассказывать, а затем забросал вопросами.
   В скобках: к ноябрю 1961 г. роман "Дом и корабль" был вчерне  закончен.
Я не писал, а переписывал. На моего главного  героя  -  капитан-лейтенанта
Горбунова - Маринеско был совсем не похож, тем не менее советы  Александра
Ивановича были для меня  драгоценны  по  многим  причинам.  Подобно  моему
герою,  Маринеско  начинал  войну  командиром  "малютки";   подобно   ему,
блокадной зимой готовил свой маленький корабль к летней кампании. Наконец,
мне предстояло заново написать  обрамляющую  роман  новеллу,  единственный
эпиз