Наземная радиостанция снова передает благодарность пехоты. 

Нас сменила группа патрулей, и мы, развернувшись, идем на свой аэродром. Как и 
всегда после боя, испытываем возбуждение, а потом наступает опасное притупление 
внимания. Опасное потому, что враг может появиться в любой момент и внезапно 
нанести удар. Охотники противника, как и в прежние годы, частенько "пасутся" 
где-то на пути к нашему аэродрому, чтобы напасть на утомленных боем летчиков. 
Остерегаясь внезапного удара врага, время от времени подаю по радио команды: - 
Внимание!.. Посматривай! Но вот и аэродром. Радисты заранее передали механикам 
о нашем возвращении, и те с нетерпением ждали нас. Сердечные поздравления, 
пожелания успехов в новых вылетах. А вечером мы собрались, чтобы обсудить 
тактику боя с превосходящими силами противника. 

На третий день боевых действий в воздухе появились крупные группы 
бомбардировщиков, сопровождаемые сильным прикрытием истребителей. Немцы 
подбросили авиацию в расчете на то, чтобы сорвать наше наступление. Воздушные 
бои теперь чаще всего велись с превосходящими силами противника. 

Командир соединения решил собрать крепкую группу опытных истребителей и нанести 
ею ощутимый удар по врагу. Группу вел командир дивизии полковник Горегляд. 
Патрулирование продолжалось не более пяти минут, как вдруг Аскирко, ведомый 
командира, сообщил по радио: 

- Слева большая группа! 

Бомбардировщики шли в плотных боевых порядках. 

Я насчитал шесть десятков самолетов. Горегляд подал команду: 

- Бить всем! 

Разворотом на сто восемьдесят градусов мы все одновременно заняли исходное 
положение и через мгновение пошли в атаку. Каждый выбирал цель самостоятельно, 
не нарушая общего боевого порядка. 

"Юнкерсы" почуяли серьезную опасность. Их дальнейшие действия вполне подпадали 
под пословицу: "Не до жиру - быть бы живу". Сбросив бомбы куда попало, немцы 
перестроились в оборонительный круг. 

Дружным мощным ударом с первой атаки мы расстроили их боевые порядки. Потеряв 
управление, гитлеровцы летели кто куда, ишь бы удрать. Началась паника, которая 
вскоре передалась и на землю. Зенитная артиллерия врага открыла огонь по району 
боя, подвергая опасности прежде всего свои бомбардировщики. То там, то здесь 
горели фашистские самолеты, висели в воздухе, раскачиваясь на стропах, 
парашютисты. 

К вечеру на аэродром пришла телеграмма от наземных войск, наблюдавших за боем. 
В ней выражалась благодарность командующего и подтверждалось, что нами сбито 13 
немецких самолетов. 

Хороший бой! На следующий день фашисты уже не летали большими группами, а 
высылали охотников, которые временами пытались атаковать наших истребителей. 

Вскоре мне пришлось участвовать в новой схватке. 

Мою четверку в районе цели блокировали 12 "мессершмиттов". Не навязывая боя, 
они захватили преимущество в высоте и неотступно преследовали каждый наш маневр.
 Если бы задержалась с подходом новая группа, у нас не хватило бы топлива 
продолжать эту игру. 

Впрочем, дело пахло не игрой. Но хорошо информированная нами о противнике 
группа Медведева, шедшая нам на смену, набрала высоту большую, чем немцев, и 
атаковала их. С первого же удара фашисты потеряли два самолета, потом еще один 
и посчитали за лучшее уйти. 

...Во второй половине апреля меня отвезли в армейский госпиталь. В полк я 
возвратился в мае. Тяжелое известие ожидало меня здесь - погибли Аскирко, 
Костриков, Демченко. Ежедневные бои, гибель людей словно бы заставляют 
привыкнуть к потерям, делают сердце не столь ранимым. Но в тот день я не 
находил себе места от этой тяжелой вести. 

Сколько еще хороших жизней придется отдать за нашу полную победу? И перед 
памятью павших товарищей я поклялся мстить врагу в полную силу своей ненависти. 


Перелетели на аэродром Фалешти в Румынии. Впервые под ногами не своя земля. 

Аэродром располагался на лугу недалеко от деревни.