удобнее было повторить атаку. Наше положение было исключительно выгодным. Со 
стороны солнца мы незамеченными вышли на исходную позицию. 

- За мной! В атаку! - подаю команду Лукавину, вводя самолет в пикирование. 

Перед тем как открыть огонь, по привычке обернулся на ведомого. Лукавин 
полупереворотом, почти пикируя, теряя высоту, уходил в сторону аэродрома. Но в 
этот момент его заметили "мессершмитты" и пустились преследовать. 

Прекращаю атаку и иду на выручку своего ведомого. 

Но враг опережает меня. Пользуясь превосходством в высоте, фашисты наседают на 
беглеца. Взятый в клещи, он вспыхнул от их очередей и, теряя управление, пошел 
к земле. 

Так бесславно погиб трус Лукавин. 

Теперь я один против восьми. Фашисты всей группой набросились на мой 
истребитель. Он уже весь в пробоинах и держится только чудом. 

Выполняя сложные маневры, стараюсь выйти из-под удара и занять выгодное 
положение для стрельбы. Мне удается зажечь один "мессершмитт", но это не 
останавливает фашистов. Они наседают еще яростнее. Два "фокке-вульфа" 
присосались к хвосту моего "яка", как пиявки, остальные атакуют с разных 
направлений. Мне бы достичь облачности, тогда, возможно, и удастся оторваться. 

Делаю восходящую спираль. Фашисты с коротких дистанций беспрерывно посылают 
длинные очереди. Вот-вот им удастся взять нужное упреждение, и тогда их 
эрликоны разнесут мою кабину... Уже край спасительной облачности. И вдруг 
сильный треск - с приборной доски сыплются стекла, двигатель дает перебои, по 
полу потекло горячее масло. 

Прижавшись к бронеспинке, я все-таки вхожу в облака. Самолет ранен смертельно. 
Из патрубков начинает вылетать пламя, мотор ежесекундно может заклиниться. 
Делаю в облаках разворот. С остановившимся винтом в крутом планировании теряю 
высоту. "Мессершмитты" ушли. В воздухе спокойно. Спокойно и на земле. Я вышел 
из района сражения, бои идут южнее. 

Произвожу расчет для посадки с убранным шасси и тут же замечаю приземлившегося 
парашютиста. По круглому куполу парашюта не трудно было определить, что это 
фашистский летчик, возможно, с только что сбитого мною "мессершмитта". 

Сажусь на пшеничном поле. Надо во что бы то ни стало изловить немца, нельзя, 
чтобы он ушел. Приподнимаюсь над колосьями и оглядываюсь по сторонам. 

Вдруг выстрел. Пуля скользнула по капоту мотора и с визгом прошла над головой, 
заставив меня пригнуться к земле. Ага, вот ты где... Ползу в сторону выстрела. 

Залег у самого края пшеницы - отсюда хорошо видно. 

Проходит десять, пятнадцать минут... Неужели дал уйти? Нет, вот он пробирается 
вдоль пшеницы, Когда немец поравнялся со мной, я вскочил на ноги. 

- Халт! Не целясь, фашист выстрелил в мою сторону. Почти одновременно хлопнул и 
мой выстрел. Вражеский летчик неуклюже ткнулся лицом в землю. 

Я собрал трофейный парашют, затем взял свой и, взвалив их на спину, отправился 
в сторону Прохоровки. 

Из-за пшеницы неожиданно вынырнул автоматчик. 

- Ловко вы с ним разделались, товарищ летчик. Мы весь бой видели и в воздухе и 
на земле. С нашей батареи это место как на ладони. Давайте помогу парашюты 
нести, - услужливо предложил автоматчик. 

Он пригласил меня на батарею и всю дорогу охотно рассказывал то о своих 
артиллеристах, то о семье, то о дальневосточном крае, где родился. 

Зенитная батарея стояла на опушке крошечного лесочка. Когда мы подошли к ней, 
навстречу выбежал молоденький лейтенант. Захлебываясь, он начал восторгаться 
воздушным боем, который наблюдал вместе со всеми. 

- Вот это бой! Если бы вы знали, как мне хочется подраться с немцами, не здесь, 
у зенитки, а чтобы в глаза им смотреть, за грудь схватить, говорил без умолку 
лейтенант. - Давайте выпьем за вашу победу,предложил он, входя в блиндаж. - Эх, 
и летал бы я. Может быть, вот так же на истребителе, как и вы, да на комиссии 
ушник забраковал. Из-за него и стою теперь с пушками, смотрю, как люди воюют. 

Лейтенант начал подробно рассказывать, как он старался попасть в истребительную 
авиацию, но рассказ его прервали звуки удара в гильзу.