Лейтенант позвал стоявшую невдалеке медсестру и приказал ей оказать мне помощь. 
Сестра молча сняла с соседнего солдата маскхалат, набросила на меня и принялась 
обрабатывать ожоги. Она делала это проворно и умело, а когда закончила, 
сказала: 

- Все в порядке. Может быть, что и не так, в лазарете поправят. У нас в пехоте 
с ожогами дел иметь не приходилось. 

Солдаты ругали пулеметчика, подбившего меня. По их словам получалось, что 
пулеметчик трус, сопляк и на фронте впервые. 

- Черт-те что получается. Человек от нас отогнал бомбардировщиков, а его за это 
вместо благодарности чуть не сожгли, - возмущался солдат, маскхалат которого 
был на моих плечах... - Откуда будете? Может, земляк? начал он после небольшой 
паузы обычный фронтовой расспрос. 

- Если из Красноярска, то земляк, - ответил я. 

- Я из Красноярска! 

- И я! 

- У нас почти все из Сибири, - раздались голоса. 

Посыпались спросы-расспросы. Пока мы беседовали, лейтенант привез кое-какую 
одежду. Обмундирование было старенькое, почти не пригодное к носке. 

- Прошу извинения, - сказал он, - но больше под рукой ничего не оказалось, а на 
склад ехать далеко. 

В окружении солдат и мальчишек я направился в деревню. Нужно было найти 
трофейную команду, расквартированную, по словам лейтенанта, где-то на западной 
окраине. Возможно, что на их машине мне удастся добраться до аэродрома. Нашел я 
их быстро, и вскоре полуторка, оставляя за собой пыльный хвост, мчала меня в 
полк. 

Подробно доложил о бое, о происшествии с моим самолетом и указал место посадки 
Варшавского. За ним сейчас же отправилась автомашина. 

ПОД БЕЛГОРОДОМ 

Коротка июльская ночь. Не успело еще по-настоящему стемнеть, а на востоке уже 
заря. Летчик встает с зарей. Но ой как хочется спать... 

Просыпаюсь от легкого прикосновения старшины Богданова. 

- Светает, товарищ командир. Разрешите поднимать летный состав? 

- Поднимай, Константин Иванович. Как погода? 

- Хорошая. Облака разогнало. Ведро будет. 

С дикой груши, под которой я спал, стекала роса. Крупные капли, собираясь на 
кончиках листьев, срывались вниз. 

- Опять тихо, - говорит старшина, - ни единого выстрела. Что они только думают, 
товарищ командир? 

- Думают наступать, - отвечаю ему. - А впрочем, об этом, друг, лучше бы у них 
спросить. 

Старшина смеется: 

- Спросил бы, да телефона туда нет. А потом боюсь, не скажут. 

Пока я одеваюсь, натягиваю сапоги, мы ведем полушутливый разговор. Проходит 
несколько минут. И вдруг - разрыв снаряда. За ним другой, третий... Загрохотало,
 заревело по всему фронту. Мы смотрим друг на друга. 

- Вот тебе и тишина. 

- Это наступление,- говорит проснувшийся Гаврилов. - Слышишь, наши батареи 
отвечают. 

А гул все нарастал и нарастал. Запищал зуммер телефона. Гаврилов взял трубку и 
тут же передал мне. Вызывал командир полка. 

- Весь летный состав ко мне, по тревоге! - почти кричал он. В голосе что-то 
торжественное и тревожное.