Немцы в ярости бросились на планируюший, беззащитный "як". Отбивая атаки врага, 
я прикрываю Варшавского до посадки. "Мессершмитты" прекратили огонь и ушли за 
линию фронта. Запомнив место приземления и довольный тем, что летчик жив, я 
взял курс на свой аэродром. 

Дождевые тучи пронеслись к востоку, но облачность сохранилась. Кое-где в окнах 
меж облаками пробивались лучи вечернего солнца. Совершенно неожиданно справа по 
курсу появилось два самолета - корректировщик "Хейншель-126" и "мессершмитт". 
Сочетание странное. Обычно или ни одного, или уж пара истребителей прикрывает 
"Хейншеля-126", прозванного за свою тихоходность и широко разнесенные 
неубирающиеся шасси каракатицей. 

Самолеты проходили на расстоянии 500 - 600 метров. "Мессершмитт" летел со 
скоростью прикрываемого им корректировщика. Противник меня не видел. 

Разворачиваюсь вправо и выхожу на курс "мессершмитта", Маленький подворот - и 
горизонтальная нить прицела перерезала крылья фашистского истребителя, а 
фюзеляж лег на перекрестие сетки. Мне пока ничто не угрожает, и я решаю подойти 
к гитлеровцу как можно ближе. Дистанция сокращается быстро, какая-нибудь доля 
секунды... 

- Молись, гад! - вырвалось у меня от радости. 

Нажимаю гашетки, но знакомого треска пулеметов не слышно. Кончились патроны, а 
таранить нет смысла. 

Терять "яка" за "шмитта" невыгодно. Даю полный газ и стремительно проношусь 
почти над самой кабиной развесившего уши немца. Летчик "мессершмитта" сваливает 
машину в крутое пикирование и, бросив корректировщика, удирает в направлении 
своего аэродрома. 

Было досадно и вместе с тем забавно смотреть на улепетывающего аса. Одна бы 
короткая очередь - и несдобровать ему! Снова беру курс на аэродром. Снизившись 
до бреющего полета, иду над шоссе. Впереди вырисовывается насыпь железной 
дороги, краснеет уцелевшая крыша железнодорожной станции Сажное. По шоссе идут 
бронетранспортеры и танки. Радостно смотреть на эту картину! Не так, как в 
сорок первом году, выглядят сейчас шоссейные дороги. Не бредут по ним на восток 
усталые, спасающиеся от немцев люди. На запад к фронту движутся свежие силы. 

Неожиданно с шоссе к моему самолету устремились огненные трассы. 
Крупнокалиберные пули, пробивая крылья и фюзеляж, вырывали куски обшивки. 
Двигатель захлебнулся. С плоскостей потянулся длинный шлейф огня: горел бензин, 
и пламя охватило весь самолет. В закрытую кабину оно не проникало, но едкий дым 
горелой резины и лака слепил глаза. 

Что делать? Для прыжка нет высоты, а между тем ежесекундно можно ожидать взрыва 
бензобаков. Нужно немедленно садиться. 

Почему, однако, пулеметные очереди над нашей территорией? А может быть, и не 
над нашей? Неужели потерял ориентировку? Используя запас скорости, проношусь 
над деревней. Впереди крутой встречный склон возвышенности. Чтобы избежать 
лобового удара, разворачиваю горящую машину и сажусь вдоль огородов. 

Быстро открываю фонарь. Вокруг ничего не видно, красное пламя окружило плотным 
кольцом. Освободившись от наплечных ремней, пытаюсь выскочить. Деформированное 
ножное управление прижало правую ногу. 

Неужели придется сгореть? Изо всех сил дергаю ногу. 

Сапог остается под ножным управлением, но нога свободна. Выскакиваю в траву. На 
мне тлеет одежда, горит целлулоидный планшет. 

От хаты, через огороды, не разбирая дороги, бегут босоногие мальчишки, а с 
другой стороны военные. Неужели немцы? Достаю пистолет - живым не дамся. 

Обгоняя пеших, вперед выскочил всадник. Маскировочные халаты скрывают форму. Но 
по всем движениям по удали чувствую своих. Окончательно убедился в этом по 
круглому диску направленного на меня автомата: 

- Наши, наши, помогай! - закричал я вне себя от радости. 

- Что у них, глаза косые - своих сбивают. Я тороплюсь фашиста сцапать, а тут 
на-те, пожалуйста, свой, - говорил верховой, соскакивая с лошади на землю. Он 
оказался лейтенантом, командиром взвода, оборонявшего этот район. Лейтенант 
вместе с другими принялся срывать с меня тлеющую одежду. 

- Ну, вот и все, товарищ летчик, - сказал он, когда я оказался совсем голым. - 
Раз, два, - и стоите в чем мать родила... Подгорели вы малость, но сейчас 
чем-нибудь поможем.