рассчитывал, - если бы не трусость немецких летчиков. Видя мое преимущество в 
высоте, они позорно бежали. 

На аэродроме командир дивизии крепко отчитал меня за то, что я ввязался в бой с 
фашистами. Но бой я принял потому, что не хотел терять престижа советского 
летчика! Утро 4 июля не принесло никаких изменений. Разве только ясная 
безоблачная погода сменилась мощным девятибалльным кучевым развитием облаков, а 
во второй половине дня начали наплывать грозовые тучи, неся с собой ливневые 
дожди, украшенные многоцветной радугой. 

Весь этот день, как и в предыдущие, дежурные пары летчиков находились в 
готовности номер один. 

Последние три часа перед вечером дежурство несли я и Варшавский. Прошел сильный 
дождь, и капли его еще не успели стечь с плексигласа фонаря кабины, как с 
командного пункта взвилась сигнальная ракета. За эти "тихие" дни мы невольно 
свыклись с мыслью о дежурстве без вылета. Поэтому ракета, сейчас воспринятая 
как электрический ток, кольнула каждого находящегося на аэродроме: "Началось?!" 
Быстро запустив двигатели, взлетаем прямо со стоянки. С сегодняшнего дня 
Варшавский числится старшим летчиком, он получил право водить пару, но так как 
готовить нового ведомого не было времени, он продолжает ходить в паре со мной. 

По радио, прерываемому треском грозовых разрядов, слышен голос Веденеева: 

- Идите в район Ольшанки, немцы бомбят наши войска. 

Маневрируя между черными грозовыми облаками, мы приближались к указанному 
пункту. Противник уже где-то поблизости. Нужно искать его. В таком небесном 
хаосе не трудно и просмотреть немцев. 

Пробив ливневую стену, мы увидели противника прямо перед собой. Шесть 
фашистских бомбардировщиков Ю-88, прикрытые таким же числом истребителей, 
пробирались, обходя грозовую облачность, к цели. 

- Яша, за мной! - передаю команду ведомому и врезаюсь в боевые порядки 
бомбардировщиков. 

"Юнкерсы" слева и справа от моего самолета и так близко, что с летчиком одного 
из них мы даже встретились взглядами. Или это лишь показалось? Бортовые стрелки 
не успели открыть огня. Они, очевидно, как и мы, попали в подобное положение 
впервые и не могли сообразить, что делать. Но надо решать незамедлительно, ибо 
еще мгновение - и фашистские пулеметчики расстреляют нас. 

Делаю резкий разворот вправо. чуть не касаясь крылом бомбардировщика, затем 
влево и, нажимая на гашетки, посылаю в упор длинную очередь по "юнкерсу". 

Результатов атаки не наблюдаю, а сразу же атакую второго, но этот успевает 
скрыться в облаках. 

Боевой порядок "юнкерсов" сломан, поодиночке они стремятся достичь спасительных 
облаков. Настигаю еще одного, даю очередь по правому мотору, а затем по левому. 
Бомбардировщик вспыхнул и полетел на землю. 

Только теперь "мессершмитты" пошли на выручку своих бомбардировщиков. Имея 
большое превышение, они ринулись на нас всей шестеркой. 

- Яша, за мной! 

Развернувшись на встречный курс, повел самолет с принижением, чтобы избежать 
прицельного огня и разогнать скорость, обеспечивающую выполнение полупетли, 
позволяющей зайти в хвост истребителям противника. 

Бросаю беглый взгляд на ведомого. Варшавский пошел в лобовую атаку. Это ошибка. 


- За мной! - повторяю команду, но Варшавский продолжает атаку с кабрированием и 
потерей скорости. 

Один против шести. 

Я ничем не могу помочь ведомому: не хватит ни времени, ни маневра. По вспышкам 
пулеметных очередей определяю, что он открыл огонь. Но ведь его пулемету и 
пушке противостоят двенадцать эрликонов и маузеров! На моторе и плоскостях 
самолета Варшавского засверкали разрывы фашистских снарядов. Лишь бы не по 
кабине... 

Вдруг истребитель моего ведомого перешел в крутое планирование. И почти 
одновременно с левого борта "мессершмитта" вырвалось красное пламя. Фашист так 
и не вывел машину из пикирования до самой земли.