|
"Мессершмитты" не видели нас и были застигнуты врасплох. С первых же очередей
мне и Варшавскому удалось зажечь по самолету. Вторую пару атаковал Бакшаев - и
еще одна машина противника оставила за собой отвесный след горяшего бензина.
Падение одного за другим трех вражеских самолетов через самый центр боя
подействовало на фашистов размагничивающе. Они как-то обмякли, стали
нерешительными. Наших же летчиков это воодушевило.
Оставляю одно звено выше облаков и, выбрав наиболее сконцентрированную крепкую
группу "мессершмиттов", иду остальными силами эскадрильи в атаку.
В крутом пике самолеты проносятся с огромной скоростью. Ищу жертву. Выбранный
мною "мессершмитт" попадает в перекрестье прицела. Сухой треск пулеметов и
длинная очередь останавливает его полет. Навсегда! Кто-то рядом зажигает еще
одного гитлеровца.
"Яки" превосходят "мессершмиттов" в скорости. Обогнув облако, мы всей
эскадрильей занимаем исходное положение для новой атаки. Снова повторяется
неожиданный для врага маневр. Почти на предельной скорости снимаем еще двух
"мессеров" - и снова на высоте.
Противник терял инициативу. Бой начал постепенно стихать. "Мессеры" поодиночке
уходили на запад.
В конце боя выяснилось, что к нашей эскадрилье пристали три "яка", оторвавшихся
от своих ведущих. Летчики этих самолетов знали закон истребителей - "Один в
поле не воин" - и поэтому, увидев компактный боевой порядок, пристроились к
нему.
Когда бой закончился, одна машина сделала разворот и, покачав с крыла на крыло
поравнялась со мной.
И тут я увидел, что на ее борту вместо 39 номера, под которым летал мой ведомый
- Варшавский, стояла цифра 18. А ведь я был полностью уверен что в бою
Варшавский находился рядом со мной. Куда же он делся? Так в горячке мог
пристроиться и фашист.
Подробности выяснились позднее. Оказывается, Варшавский в одной из атак,
отбиваясь от "мессершмиттов", отстал от ведущего. Он знал, что за это у нас по
головке не гладят, и тщательно искал меня. Мотался за облаками, мыкался между
Тамаровкой и аэродромом, но безуспешно.
- Вижу, товарищ командир, - рассказывал Варшавский после посадки, впереди идет
самолет. Ну, думаю, наверное, вы меня ищете. Даю газ - и к нему... Смотрю, и он
ко мне подворачивает, как будто говорит: "Давай, мол, пристраивайся". Немного
полегчало, все же, думаю, домой не в одиночку приду. Пристраиваюсь по всем
правилам - ни сучка ни задоринки... Потом... чуть в кабине не подпрыгнул...
Подстроился-то я, оказывается, к фашисту. Быстро посмотрел по сторонам: нет ли
другого, затем поймал немца в прицел и нажал на гашетки. Самолет фашиста
накренился и вошел в пике. Я за ним, но догнать не могу: он пикирует почти
отвесно. Промахнулся, думаю, уйдет. Но вдруг удар и пламя. Так все неожиданно...
Варшавский закончил рассказ, а потом добавил:
- Вы меня простите, товарищ командир. Я все равно виноват. Сначала оторвался от
группы, затем увидел самолет и не признал в нем противника.
- Говорят - победителей не судят, но я тебе не прощаю. Вечером на разборе
докладывать будешь, как ты оторвался. Готовься.
- Есть доложить на разборе, - уныло протянул Варшавский.
- А за сбитого "шмитта" поздравляю. Дай бог, как говорится, не последний.
Молодец! ..
Когда выяснилось отсутствие Варшавского, я обеспокоился не на шутку. Даже если
фашисты не срезали его в атаках, он мог погибнуть и после. Принято и у нас, и у
немцев - посылать после боя к аэродромам противника специально выделенные пары
наиболее подготовленных летчиков. Там они поджидают прихода утомленных
истребителей. И надо всегда держать ухо востро. Не зря говорят, что поиск
противника должен начаться с момента запуска мотора на аэродроме и кончиться
после его выключения на стоянке.
Вечером летчики эскадрильи подробно разобрали, почему Варшавский потерял группу.
Выяснилось еще одно не безынтересное обстоятельство. Когда он, отбивая атаку
"мессершмиттов", оторвался от ведущего, истребитель с цифрой - 18 быстро занял
его место в строю. Он тоже потерял своего ведущего. Отразив атаку, Варшавский
искал одиночный самолет, тогда как все были в паре.
|
|