атаками с переходом на самой минимальной дистанции с одной стороны на другую, 
чтобы лишить противника возможности вести огонь на участке сближения. 

"Юнкерс", облегченный и специально приспособленный для разведки, делал 
головокружительные развороты, виражи и даже перевороты. Да, не только стрелки, 
но и весь экипаж, а больше всего летчик, оказались людьми бывалыми! Дрались 
двадцать пять минут. "Юнкерс", несмотря на мои прицельные очереди, продолжал 
яростно сопротивляться. 

Что за черт! Заколдованный он, что ли? Вдруг не хватит патронов? Не хватит, 
буду таранить, но не выпущу, иначе как появиться среди летчиков? Между тем 
противник, умело маневрируя, пытается захватить инициативу. Он стремится 
держать мой самолет в секторах обстрела воздушных стрелков. На крыле по ребру 
атаки "яка" уже видны рваные пробоины следы пулеметных попаданий. Поединок явно 
затягивался. Наконец, длинная очередь - и с правого борта разведчика потянулся 
синий шлейф дыма. 

- Горит! Горит! - закричал я в ларингофоны. 

"Юнкерс", очевидно, решил садиться с убранным шасси. Высота, до которой он 
снизился, не превышала 400 метров. Огромная двухмоторная махина планирует с 
неработающими двигателями, оставляя за хвостом струю дыма. Вот она коснулась 
зеленого покрова луга на окраине деревни Чиглы, проползла на "животе" с 
убранным шасси метров пятьдесят и сразу вспыхнула огромным факелом. 

Снизившись до бреющего полета, вижу; что колхозники, бросив работу, бегут к 
"юнкерсу". Можно возвращаться на аэродром: фашистский экипаж не уйдет. 

Зарулить самолет на стоянку после посадки мне не удалось: мешали пробитые 
пулями камеры колес. Молодые летчики с особым интересом рассматривали пробоины, 
гордясь тем, что видели весь бой. 

Механик тут же прикинул потребное для ремонта время и заключил: - К вечеру, 
товарищ командир, можно машину облетать. Сделаем, как новую. 

- Ты мне однажды делал лучше новой, - припомнил я механику оторвавшуюся в бою 
заплату. 

- Так это же на "харрикейнах", да и опыт был меньший, а теперь опыт есть, - 
виновато оправдывался он. А ну, чего встали? Не видели дырок? Давай помогай! 
закричал механик на стоявших около самолета и навалился грудью на плоскости. 

Машина, как бы спотыкаясь, неровно покатилась на ребордах колес. Около 
командного пункта затарахтел По-2. 

- Товарищ командир, вас вызывает комиссар дивизии. Он собрался лететь к сбитому 
"юнкерсу", - передал мне адъютант эскадрильи. 

Мне очень хотелось посмотреть сбитый экипаж, и я, не задерживаясь, побежал к 
комиссару, а через десять минут был уже около поверженного врага. 

У догорающего самолета лежал труп убитого гитлеровца, три остальных были живы. 
Колхозники окружили их плотным кольцом. Пленных усадили в машину и увезли в 
ближайший лазарет. 

- Здравствуйте, - вставая, произнес на ломаном русском языке немецкий полковник,
 когда ему сообщили, что я сбил "юнкерс". - Ви есть короший летшик. О, ви 
виликолепно атаковаль. Даже мой опытный стрелки не могли вас убивать. 

Каким-то непередаваемым цинизмом тянуло от слов этого заядлого фашиста. 

- У вас руки коротки меня убивать. А то, что я лучше вас дрался, об этом 
говорит ваше присутствие в нашем лазарете. 

Фашист вызывал отвращение и негодование. 

Оставшийся в живых верхний стрелок в свою очередь сказал: 

- Машинка у меня отказаль, а то бы ми далеко сейчас биль. А ви, молодой шеловек,
 там, - и он показал пальцем в землю. 

- Замолчи, а то сейчас аллес капут сделаю! - не выдержал я, обратив, однако, 
внимание на то, что и этот говорил по-русски. 

Фашисты боязливо втянули головы в плечи. 

- Который ми у вас на счету сбитый? - заискивая, спросил полковник. 

- Пятый, но не последний. В этом могу вас заверить.