встрече с врагом лицом к лицу. Беспредельную храбрость, стойкость, дисциплину, 
основанные на высоком сознании, за два месяца воспитать трудно. Эти качества 
приобретаются годами, они берут свое начало в семье и школе. 

В вопросах воспитания молодых летчиков не обходилось иногда и без спора. 
Уравновешенный и серьезный Гаврилов обычно говорил: - Мало у нас времени на 
учебу. Чтобы сформировать настоящего воздушного бойца, нужен, может быть, не 
один год. 

- Год? Что вы, товарищ комиссар. Столько времени учиться. А когда же тогда на 
фронт? - возражал Кузьмин. И, имея в виду Лукавина, которого недолюбливал, 
хитровато добавлял: - Иному и года мало. А, впрочем, один, два раза немец как 
следует всыплет - вот наука и привьется. 

- Это крайность, дорогой товарищ. Неопытный и недостаточно стойкий летчик в 
самый тяжелый момент боя может уйти и подставить под удар своих товарищей. 

- А где мы будем? Я первый его тогда начну воспитывать... - Делая ударение на 
последнем слове, Кузьмин складывал вместе большие пальцы рук, что означало 
нажим на гашетки пулемета. 

- Да пойми, - говорил уже более настойчиво Гаврилов, - нам не расстреливать 
своих летчиков нужно, а воспитывать. Надо добиться, чтобы они в воздухе 
держались друг за друга так, как держатся на земле. Вот что нужно. 

Споры заканчивались обычно победой комиссара. 

Я чувствовал, что Кузьмин в результате таких разговоров лучше постигает истину, 
становится тверже, убежденнее. 

Инспекция потребовала двух командиров эскадрилий для проверки по комплексному 
полету. Выделили меня и Рыбакова. Мы должны были пройти по треугольнику на 
высоте трехсот метров и, выйдя на полигон, поразить мишень. Все надлежало 
выполнить с точностью до одной минуты. 

Как и всякое ответственное задание, да еще в присутствии высокого начальства, 
вылет этот заставлял волноваться, хотя я и старался взять себя в руки. Самолет 
в воздухе. Развернувшись в точно назначенное время, прохожу над аэродромом. 
Разыгравшийся еще с ночи ветер сносит машину влево. Подобрав угол сноса, ввожу 
поправку в курс. Последний поворотный пункт - и самолет над полигоном стрельб. 
Беру ручку управления на себя, чтобы набрать необходимую высоту, но машина не 
слушается, а ручка без усилий срывается на меня. 

"Рули глубины", - как молния обожгла мысль. И тут же передаю по радио: 

- Отказали рули глубины... 

Левая рука почти машинально дала полный газ. 

В одну секунду выкрутил штурвал триммера руля глубины, затем открыл кабину, 
отстегнул плечевые ремни, приготовясь к прыжку. За несколько секунд самолет 
снизился до двухсот метров. Вот она, земля... Но за счет максимальной тяги 
самолет начал выходить из планирования и перешел в набор высоты. Стрелка 
высотомера поползла вверх. 

Непосредственная опасность для летчика миновала, но далеко не исчезла. Сесть 
все равно нельзя. Рано или поздно, но прыгать обязательно. Может быть, можно 
установить хотя бы причину аварии? Решаю летать, пока не выработается до 
последней капли топливо, чтобы самолет при ударе о землю не загорелся. И когда 
в баках не остается горючего, отворачиваю машину от аэродрома и выбрасываюсь за 
борт. 

Словно чьи-то невидимые и сильные руки схватывают меня и швыряют к хвосту 
самолета. Чувствую свободное падение и пытаюсь поймать кольцо, сейчас 
единственно существующий для меня предмет, но рука не находит его. Земля где-то 
далеко внизу, совсем не похожая на ту, что видишь из кабины. Наконец нахожу 
вытяжное кольцо. Рывок... Шуршание шелка, а затем динамический удар 
заполненного воздухом парашюта. 

Теперь можно осмотреться. Аэродром остался в стороне, ветром меня относит еще 
дальше. Нужно рассчитать приземление на ровное поле. Развернувшись лицом по 
ветру и подобрав стропы, скольжу в расчете опуститься на пашню, которая 
оказывается невдалеке. Перед самым приземлением понесло быстрее. Напрягаю все 
мышцы, встречаю землю вытянутыми вперед ногами и падаю на правый бок, как 
требует инструкция. Надутый ветром парашют безжалостно волочит по пашне. 

Я стараюсь поймать нижнюю стропу, но удается это не сразу. Наконец, стропа 
поймана и парашют укрощен. 

Самолет, упав без бензина, не загорелся. Комиссия установила, что на машину