прицел. Все в порядке. 

Первое звено пошло в атаку. За ним второе. Иду в атаку в составе третьего звена.
 В прицеле возникают крытые брезентом автомобили, бегущие в стороны люди, 
застопоренные мотоциклы. Нажимаю на гашетки слышу сухой треск пулеметов. Следы 
трассирующих пуль теряются в колонне. Дымят моторы грузовиков, вспыхивают ярким 
пламенем цистерны. Бьем по голове и хвосту колонны, чтобы лишить противника 
возможности рассредоточиться. 

Из атаки выхожу на бреющем полете. Замечаю, что во время прицеливания наши 
боевые порядки рассыпались: индивидуальное прицеливание в плотном строю по 
узкой цели оказалось выполнить невозможно. Все штурмуют самостоятельно. 

Делаю новый заход. Колонна превратилась в хаос. 

Горят автомашины, взрываются бензоцистерны, заливая все вокруг багровым 
пламенем. Бензин горит в кюветах. 

Когда кончились патроны, ведущий подал сигнал сбора. 

Группа, пристраиваясь, легла на обратный курс. 

И вот мы на своем аэродроме. Задача выполнена! Каждому хочется рассказать о 
штурмовке. Все, что произошло несколько минут назад на дороге, вновь возникает 
в горячих рассказах истребителей: "Я сразу черные кресты на борту машины 
увидел"... "А я по цистерне ударил в хвосте колонны"... "А я головной грузовик 
рубанул"... 

Впечатлений хватит до утра. Командир наталкивает на мысль о выводах, которые 
следует сделать из боя. 

Опыт получен еще небольшой, но уже получен. 

Почему не стреляли вражеские зенитки? Видимо, потому, что мы появились внезапно.
 Значит, надо добиваться внезапного удара. Кажется, все просто, но для нас все 
это практически ново. 

Единодушно мы забраковали плотные боевые порядки. О скованности маневра в 
плотном строю во время полета думал не только я, но и многие другие летчики. 

Для нас началась новая, со своими нерушимыми правилами школа - школа войны. 

За первым боем последовал второй, за ним - третий, четвертый... Мы дрались 
утром, в полдень, вечером, по нескольку раз в день. Иногда вылетов было так 
много, что день казался сплошным боем. Не успеешь прилететь на аэродром, 
заправиться горючим, боеприпасами, проверить машину, как снова приказ на новый 
вылет. 

Мы вели разведку, штурмовали колонны мотопехоты на марше, сопровождали 
бомбардировщиков, наносящих бомбовый удар по вклинившимся танковым группировкам 
противника. С рассвета до темноты мы не уходили с аэродрома летали и вместе с 
механиками ухаживали за машинами. Самое дорогое для каждого из нас - исправный 
самолет, исправные пулеметы... 

Пошли будни войны. Тяжелые, страшные, горькие, Тяжелы и горьки они были не тем, 
что приходилось много летать, часто находиться между жизнью и смертью, а тем, 
что, ведя бои, мы вынуждены были оставлять врагу свою землю, своих людей. 

Когда сейчас оглядываешься на те грозные дни 1941 года, ощущаешь чувство, 
жившее тогда во мне и в, моих товарищах: несмотря ни на что, мы верили в победу.
 Верили, что вернемся сюда опять. Вернемся в эти края. Пусть не мы, а другие 
придут сюда, но это будут советские воины-победители. Верили мы в это скорее 
всего потому, что чувство хозяев своей страны было в нас неистребимо, оно было 
сильнее вражеской техники, сильнее ненависти фашистов к советской земле. 

Линия фронта перемещалась на восток. Наши войска отступили за Днепр. Немцы 
навели переправы. Летаем штурмовать переправы, бьем фашистов на берегу, на 
понтонах. Совершаем по восемь - девять боевых вылетов в день. Бьем, пока 
хватает сил и патронов, в точности выполняя приказ: "Бить врага до последнего 
патрона, все расстреливать по противнику". 

За эти дни наша истребительная группа сильно поредела. Зенитный огонь врага 
ежедневно выхватывал из наших рядов то одного, то другого товарища. 

В августе был сбит Коля Нестеренко. Это произошло, когда мы сопровождали группу 
бомбардировщиков. Его самолет загорелся от прямого попадания зенитного снаряда 
и упал на землю. Был ли летчик убит в воздухе или погиб при взрыве баков на 
земле, сказать трудно. Да и какое это имеет значение. Ясно было одно, главное и 
важное, - Коли нет в живых... Утрату самого близкого друга я переносил особенно 
тяжело.