самолет-то, товарищ командир, надежный... 

- Нет, Вовченко, плох тот, кто попадает на гауптвахту. Командир эскадрильи прав.
.. 

Вскоре начались интенсивные полеты. Летали целыми днями. Однако чем дальше, тем 
больше школьная жизнь становилась мне в тягость. Понимая необходимость 
пребывания в тылу и подготовки курсантов, я вместе с тем всей душой тянулся на 
фронт: хотелось самому участвовать в уничтожении фашистской нечисти. 

Подал рапорт с просьбой направить меня в действующую армию. Ответа нет. Тогда 
решил написать письмо в Главное Политическое Управление Советской Армии. Я 
прикинул, сколько может идти письмо в Москву, и решил терпеливо ждать. Однако 
прошло значительно больше того, что планировалось мною, а ответа нет. Неужели 
письмо оставят без последствий? Однажды, в день материальной части, когда я 
осматривал правление самолета, Вовченко спросил меня: - Что-то вы, товарищ 
командир, не веселые? 

- Письмо написал, на фронт прошусь, а ответа нет. 

- Письмо? А про меня вы в нем писали? Я тоже с вами пойду, - взмолился Вовченко.
 - Мне еще нужнее там быть. У меня семья на Украине осталась. Семью вызволять 
надо... 

Прошло еще некоторое время, и меня вызвали в штаб. В штабе я получил 
командировочное предписание в действующую армию. Здесь же узнал, что со мной 
командируется и Сеня Филатов. Значит, мы опять вместе! Быстро собираюсь. 
Забежал на аэродром к механику и курсантам. Обиженный Вовченко бросил на землю 
ключ, которым дотягивал гайку цилиндра. 

- Неужели вы, товарищ командир, без меня? Я же вас просил... 

Долго пришлось объяснять ему, что дело здесь не во мне, пока, наконец, он не 
сдался. 

- Ну, ладно. Выходит, так надо: мне, старику, работать здесь, а вам на войну. 
Давайте по русскому обычаю посидим на дорогу. 

Сняв шлем, Вовченко сел здесь же, у самолета. Все последовали его примеру. 
Вовченко первым встал, и, расцеловавшись, мы расстались. 

Всю ночь на попутных машинах добирался я до штаба. Опять те же перевалы, ущелья,
 снова перевалы и, наконец, Евлах. 

Сеня уже получил личное дело, проездные документы и поджидал меня. 

Утром мы штурмом овладели входом в вагон и во второй и последний раз оставили 
школу. 

СНОВА НА ФРОНТ 

Едем через Баку, Дербент, Махачкалу. Везде отпечаток войны. Воинские эшелоны, 
идущие на фронт, встречные эшелоны с побитыми пулями и осколками бомб вагонами, 
зенитные батареи, маскировка... 

Подъехали к Сталинграду. На перроне снег, в морозном воздухе звонко отдавались 
скрипы сапог. Дыхание войны здесь чувствовалось сильнее, чем в Закавказье. Не 
знал я тогда, что ждет этот город всего лишь через несколько месяцев. 

На перроне ко мне подошел старичок. 

- Ты, милый, не матросик будешь? Не видел ли моего сынка, Егорова по фамилии. 
Он на Черном море воюет... 

Ему очень хотелось получить утвердительный ответ, но сына старика я не знал и, 
конечно, видеть не мог. 

Старичок сокрушительно покачал головой и направился к группе моряков с тем же 
вопросом. 

"Видно, каждый поезд встречает, хочет о сыне знать", - подумал я. 

- Нет писем от сынка, храни его бог, - говорил старик на ходу, ни к кому не 
обращаясь. 

Не один он переживает тревогу за своего сына. Нет у нас сейчас в стране 
человека, чтобы не беспокоился за судьбу близких, за судьбу Родины, - сказал 
Сеня. - Вот и я не знаю, жив ли брат? Все мы так живем. 

Размышления прервал паровозный гудок. Скрипя колесами, поезд отходил от