Я вылез из кабины, снял парашют. Было ощущение, что физических сил не осталось 
ни на одно движение. 

Мне и сейчас по-настоящему страшно вспомнить этот полет. Не из-за сложных 
условий, нет, а потому, что летел в таких условиях, не будучи в достаточной 
мере подготовленным к подобного рода полетам. 

- Соколов не прилетал? - спрашиваю у подошедших товарищей. 

- Нет, - ответило сразу несколько голосов. 

Где же он? Ведь топлива в его самолете больше нет. 

Сумел ли счастливо вернуться обратно? Своими сомнениями делюсь с товарищами, 
рассказывая обо всем, что с нами произошло. 

К вечеру пришла телеграмма: "Летчик младший лейтенант Михаил Соколов погиб, 
врезавшись в скалу южнее города Шемаха". 

Какой дорогой ценой приобретается опыт! Вспоминаю слова своего инструктора: 
"Летчик, как и сапер, ошибается лишь один раз". Еще много, очень много надо 
изведать, чтобы стать хорошим воздушным бойцом. 

ПРОЩАЙ, ШКОЛА! 

Школа базировалась на аэродроме Евлах. Штаб разместился в одном из 
административных зданий, семьи командиров - в зале клуба. Не хватало служебных 
помещений, жилищ. Столовая личного состава находилась в складе 
авиационно-технического имущества. 

Люди спали в палатках и на чердаках. Это был очень тяжелый год, когда противник 
продолжал наступать. 

Надо было быстро приступить к обучению курсантов, а аэродромов не хватало. 
Центральный аэродром мог обеспечить работу лишь одной учебной эскадрильи. 

Первостепенной задачей стало создание аэродромной сети. Начались изыскания 
посадочных площадок. 

Начальник школы решил расширить площадку близ города Нухи. С рассветом мы уже 
были за первым перевалом. Автоколонна, извиваясь по горной дороге, то повисая 
над обрывом, то углубляясь в ущелье, медленно продвигалась вперед. Шоферы, не 
имея опыта горной езды, кляли дорогу на чем свет стоит. Наконец через шесть 
часов мы въехали в долину, впереди красовалась Нуха. 

Первый день ушел на устройство жилья, изготовление лопат, ломов и других орудий,
 необходимых для расчистки аэродрома. Готовились, как к штурму. Работали все - 
инструкторы, техники, курсанты. Трудились с утра до ночи. Под нашим напором 
кустарники и деревья, переплетенные колючими плющами, лианами, ежевикой, 
отступали все дальше и дальше. 

Наконец, спилены последние деревья. Люди, усталые, с исцарапанными руками, но 
довольные победой, оживленно обсуждали, где разбить старт, где начинать 
выдерживание самолета. Летчики стали настраиваться на полеты. 

На следующий день, в воскресенье, мы возвратились в Евлах. Механики с радостью 
встречали своих летчиков. Механик моего самолета Вовченко был пожилым, 
энергичным человеком. Он очень тосковал по настоящей работе. Давно подготовив 
УТИ-4, механик не находил себе места в ожидании вылета. Но вот вылет разрешен. 
Вовченко доложил о готовности машины, помог мне надеть парашют, затем надел 
парашют на себя и сел в самолет. Как бы извиняясь, он осторожно обратился ко 
мне: - Товарищ командир, может быть, "бочку" сделаете? Я понимал, что это не от 
ребячества, не от озорства. 

В сложных фигурах лучше испытывается машина, а следовательно, и качество работы 
механика. 

- Хорошо, сделаем, - ответил я ему. 

Когда эскадрилья взлетела и, набрав высоту, построилась в клин звеньев, один 
самолет, вопреки указаниям и наставлениям, крутанул "бочку", потом другую, а на 
подходе к Нухе вышел из строя, снизился до бреющего и на огромной скорости 
пролетел от верхней окраины города до нижней. Там он с набором высоты сделал 
двойную замедленную "бочку" и пошел на посадку. 

Легко догадаться, что самолет этот был мой. Командир эскадрильи не замедлил 
"вручить" мне за это на построении восемь суток ареста. 

- Хорошо, что домашним, а не на гауптвахте,- подбадривал меня Вовченко. - Ну, 
да на то и поговорка: плох тот солдат, который не сидел на гауптвахте. А