На огневые позиции бойцы таскали снаряды на себе.

И случилось то, что и должно было случиться — девятнадцатого марта коридор у 
Мясного Бора оказался закрытым. Немцы завязали мешок, в который загнал Кирилл 
Афанасьевич Мерецков 2-ю Ударную армию.

Это окружение стало первой ласточкой в серии поражений сорок второго года и 
настолько поразило Сталина, что, позабыв о решении поменять командующего, он 
приказал Мерецкову выехать в войска и лично организовать прорыв.

Кирилл Афанасьевич этот приказ выполнил. Десять дней самоотверженно бросал он 
на штурм немецких укреплений все имевшиеся в его распоряжении части, вплоть до 
личного состава курсов младших лейтенантов, пока 29 марта не доложил в Ставку, 
что «части противника, оседлавшие дорогу, отброшены в северном и южном 
направлениях».

Доклад этот содержал лукавства больше, чем истины.

Конечно, если смотреть по карте, то так и получалось — вот она, освобожденная 
от немцев перемычка. Ударная армия деблокирована… Но в реальной местности 
освобожденный от немцев коридор пришелся на те участки болот, пройти по которым 
было уже почти невозможно. [75]

«Коридор как бы пульсировал, — вспоминал генерал-майор И.Т. Коровников, — то 
сужаясь, то расширяясь. Но в поперечнике он был уже не 11-14 километров, а 
всего два с половиной — два, сокращаясь порою до нескольких сот метров. 
Прицельный огонь все чаще сменялся выстрелами в упор. Нередко завязывались 
рукопашные схватки».

«Дороги окончательно раскисли, а та, которая ведет во 2-ю Ударную армию, уже 
несколько раз перехватывалась противником. Ее сейчас, по существу, нет — 
сплошное месиво. По ней могут пробраться только небольшие группы бойцов и 
подводы, и то лишь ночью».

Но так говорили непосредственные участники событий, а у Мерецкова и в его 
докладах в Ставку, и в его мемуарах «во 2-ю Ударную армию опять пошли 
транспорты с продовольствием, фуражом, боеприпасами».

Явно подводила память Кирилла Афанасьевича, и когда он вспоминал о своих 
взаимоотношениях с Власовым.

«По— видимому, Власов знал о своем предстоящем назначении. Этот авантюрист, 
начисто лишенный совести и чести, и не думал об улучшении дел на фронте. С 
недоумением наблюдал я за своим заместителем, отмалчивающимся на совещаниях и 
не проявлявшим никакой инициативы. Мои распоряжения Власов выполнял очень вяло. 
Во мне росли раздражение и недовольство. В чем дело, мне тогда было неизвестно. 
Но создавалось впечатление, что Власова тяготит должность заместителя 
командующего фронтом, лишенная ясно очерченного круга обязанностей, что он 
хочет получить „более осязаемый“ пост. Когда командарм-2 генерал Клыков тяжело 
заболел, Власов был назначен приказом Ставки командующим 2-й Ударной армией».

Может, насчет «раздражения и недовольства», которые росли в нем, Мерецков и 
прав, но с назначением Власова во 2-ю Ударную он явно что-то путает.

В начале апреля Кирилл Афанасьевич сам командировал туда Власова во главе 
специальной комиссии Волховского фронта.

«Трое суток члены комиссии беседовали с командирами всех рангов, с 
политработниками, с бойцами», а 8 апреля был зачитан акт комиссии, и к вечеру 
она выбыла из армии.

— Все,-мрачно сказал Клыков, распрощавшись с комиссией.

Весь следующий день, как вспоминают сослуживцы, он ничего не делал, только 
перебирал содержимое в ящиках своего рабочего стола. Предчувствие не обмануло 
командарма: несколько дней спустя он был смешен с поста командующего. [76]

Эти свидетельства{26}как-то совершенно не сходятся с письмом Клыкову и Зуеву, 
отправленным Мерецковым 9 апреля 1942 года: «Оперативное положение наших армий 
создает группировке противника примерно в 75 тысяч смертельную угрозу — угрозу 
истребления его войск. Сражение за Любань — это сражение за Ленинград».

Однако, как нам кажется, противоречие порождено не ошибками документалистов, а 
причудливостью штабной интриги, что реализовывал тогда сам Кирилл Афанасьевич.

Оставим на его совести оценку стратегической обстановки на фронте и попытаемся 
понять, зачем вообще отправлено это письмо…

Нетрудно заметить, что оно как бы скопировано с послания Сталина, полученного 
самим Мерецковым перед началом наступления. И, конечно, Кирилл Афанасьевич не