Власов становится героем битвы за Москву, долечивая то ли простуженное ухо, то 
ли подцепленный где-то триппер…

Власов становится виновником гибели 2-й Ударной армии, хотя эта армия была 
обречена на гибель еще до того, как он узнал о ее существовании…

Власов становится вождем и героем Русского освободительного движения, хотя сам 
в это время в основном предается разврату и пьянству на вилле Кибиц Вег…

Неведомая сила возносила Власова в заоблачную высь. Но возносила только для 
того, чтобы обрушить вниз.

Еще раз повторим, что трудно обнаружить во взлетах Власова его заслугу.

Но вину в его падениях обнаружить, конечно же, легче. Вина всегда виднее, чем 
заслуги.

Новый взлет генерала Власова не мог быть просчитан в отделах «Вермахт 
пропаганды»… Метаморфоза предназначенного для «пропагандного употребления» 
генерала в вождя Русского освободительного движения определялась на уровне 
мистических прозрений, столь характерных для руководителей Третьего рейха и 
всей густо замешанной на оккультизме [209] идеологии германского фашизма. 
Основывалась эта идеология, как мы знаем, на культе Силы, несущей в себе заряд 
не созидания, но разрушения, и мистические прозрения совершались тогда, когда 
наступало для этого определенное темными Силами время…

И если мы приглядимся, то увидим, что в поступках Власова в эти годы тоже 
начинает превалировать мистическая предопределенность.

Кажется, полностью погруженный в пьянство и безволие, он совершает в эти дни 
наиболее продуманные ходы, которые и позволят ему достичь необходимого 
результата, которые позволят переменить то, что ему было необходимо изменить…

Другое дело, что уже бессмысленно стало тогда что-либо менять…

Все это Власов если и не понимал, то чувствовал.

Свидетельство — разговор, состоявшийся у него в январе 1944 года с 
генерал-майором Гельмихом, только-только назначенным командовать восточными 
войсками, уже переброшенными на Западный фронт…

Судьба уже во второй раз свела Гельмиха с Власовым. Под Москвой он командовал 
23-ей дивизией…

— Я не понимаю,-убеждал Гельмиха Власов. — Не понимаю, почему немцы не дают 
возможности русским самим воевать против Сталина. Причина, я думаю, в том, что 
эгоизм убивает не только сердце, но и рассудок.

— А что надо делать?

— Надо по возможности быстрее сводить русские подразделения в национальные 
дивизии. Это то, что, может быть, еще может нанести Сталину смертельный удар.

— Это дело политики,-сказал Гельмих. — Тут я ничего не могу сделать. Моя задача 
учесть всех добровольцев и озаботиться, чтобы они получали жалованье и были 
приравнены в правах с немецкими военнослужащими.

— И когда вы думаете закончить учет и снаряжение всех добровольцев?-спросил 
Власов. — У нас мало времени. Может быть, уже поздно. Но мы должны сделать, что 
возможно. Вы и я!

Гельмих пожал плечами…




Глава вторая


Гиммлер мог сколько угодно говорить о свинье — «унтерменше Власове», но теперь 
сама действительность заставляла его офицеров думать о формировании наряду с 
бельгийскими, голландскими и норвежскими дивизиями и «восточных» частей СС… 
[210]

В процессе организации находились галицийские формирования. Таким образом, 
вопреки пожеланиям рейхсфюрера подготавливалось мнение о необходимости 
сотрудничества и с Власовым.

Сравнивая режимы в Советском Союзе и Германии, перечисляя сходные черты, мы не 
упомянули такой же, как и у большевиков, чрезвычайной забюрократизированости