квадратных метров. На первом этаже — две комнаты. Одну, с окнами в сад, 
превратили в кабинет генерала, а вторую — в гостиную и столовую. На втором 
этаже — три спальни. Для Власова, для его заместителя — генерала Малышкина, для 
адъютантов Власова и Малышкина. Еще были повара, денщики…

Охраной и всем порядком на вилле, где Власов находился как бы под арестом, 
ведал теперь Сергей Фрёлих. Поскольку он и обеспечивал «домашний арест» 
генерала, надо и его представить читателям, тем более, что в дальнейшем мы 
будем еще неоднократно ссылаться на воспоминания, оставленные им.

Отец Сергея Борисовича (Бернгардовича) Фрёлиха был балтийским немцем из Пернова 
в Эстонии.

Мать происходила из силезского рода фон Зибертов.

До 1920 года семья Фрёлихов жила в Москве.

В декабре 1920-го переехали в Ригу. Здесь Сергей закончил гимназию. Потом 
учился во Фридриховском политтехникуме. В 1927 году получил диплом инженера.

«Фрёлих, — пишет Штрик-Штрикфельдт, — был немцем, русским и латышом, то есть он 
был настоящим европейцем».

Столь лестную оценку Вильфрид Карлович дал Фрёлиху в своей книге. В жизни же он 
отнесся к приятелю, с которым играл в юности в хоккей, более настороженно.

«Штрик— Штрикфельдт,-пишет сам Сергей Фрёлих, — подозревал, что я подослан 
какой-то партийной организацией, чтобы установить слежку за ним. Я почувствовал 
это при первом свидании и начал разговор с полной откровенностью. Я — владелец 
хорошо работающей фирмы в Риге; у меня нет оснований беспокоиться о заработке, 
я имею достаточно денег. Я мог бы обеспечить свое будущее в балтийских странах, 
[192] ведь фирма моего отца приносит очень хороший доход. Но к чему все эти 
соображения на будущее, если мы проиграем войну? И единственный шанс выиграть 
ее я усматриваю во власовском начинании»…

Сергей Фрёлих вспоминает, что разговор со Штрик-Штрикфельдтом происходил в 
меблированных комнатах недалеко от Курфюрстендамм.

Штрик— Штрикфельдт открыл бутылку коньяка, а Фрёлих разоткровенничался, 
рассказывая, как он жил в Риге, когда в город вошли советские войска.

Его дочери было восемь лет… Она пошла в школу, и там ей сказали, что она должна 
любить Сталина больше, чем своих родителей.

— Это правда, папа?-спросила она.

— Правда!-сказал Фрёлих.

— Но я же совру, если скажу так…-заплакала дочка.

Этот эпизод, как рассказывал Фрёлих, и побудил его пойти в Латышскую армию, а 
затем — в вермахт.

Штрик— Штрикфельдт, который и сам пошел добровольцем в немецкую армию за две 
недели до нападения Германии на СССР, кивал Фрёлиху. Он очень хорошо понимал 
голубоглазого сотоварища по хоккейным матчам.

Как видно по книге Сергея Фрёлиха, он был, если и не умнее Вильфрида Карловича, 
то ироничнее.

Ирония и позволяла ему более беспристрастно смотреть на Андрея Андреевича 
Власова…

Сергей Фрёлих вспоминает, как проходило время опального генерала…

Утром гулял по саду.

Потом слушал доклады и сидел над военными картами…

«Атмосфера в доме была своего рода смесью конспирации, домашнего уюта и 
ожидания, — пишет Сергей Фрёлих. — Власов все время ожидал, что что-то должно 
произойти. Но ничего не происходило».

Это свидетельство чрезвычайно ценно, потому что именно в это время агитация 
Власова начала тревожить Москву. С сорок третьего года — до сих пор о судьбе 
Андрея Андреевича молчали — начинается мощная антивласовская пропаганда.

В общем— то, это понятно.

Под угрозой оказалась не только возможность, пусть и ценою бесчисленных жизней